Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

Как хорошо умел рассказывать обо всем этом Коле и другим его сверстникам-пионерам вожатый Юра! Недаром его так уважали все в школе.

«Он уже почти как учитель, только совсем свой, как мы сами», – говорили ребята.

Юра знал пропасть интересных для мальчишек вещей: удивительные истории о зверях и охотниках, содержание всех известных кинофильмов, имена всех лучших футболистов, правила жизни муравьев и пчел, москитов и термитов, водоизмещение крупнейших кораблей мира, имена всех чемпионов бокса, мировые рекорды скорости самолетов, автомобилей и глиссеров… Он мог тотчас же ответить на все вопросы, касающиеся будущих межпланетных путешествий, быстро разгадывал в журналах сложнейшие кроссворды, читал на земле следы разных животных, помнил бесконечное количество песен, начиная от старинной «Из страны, страны далекой, с Волги-матушки широкой» и кончая новыми военными песенками «Ростов-город, Ростов-Дон» или «Барон фон дер Пшик». И, главное, каждую из этих песен он мог петь до самого конца, когда обычно все запевавшие с ним вместе уже только мычали мотив.

Все это вмещалось в славной кудлатой голове Юры Гайбурова потому, что он, хотя и был уже старшеклассником, не оставил, однако, тех интересов, которые возникают у человека, когда ему двенадцать лет, и потом, к сожалению, часто забываются взрослыми, слишком занятыми своими делами.

Но, конечно, не только этим завоевал всеобщее уважение и верную мальчишескую любовь в школе Юра Гайбуров. Пионеры любили его за то, что он умел, как никто иной, говоря о самых простых вещах, придать заново особый, волнующий вес большим, но порою слишком часто и не всегда бережно произносимым словам. Нет, когда Юра говорил: «Октябрьская революция», негромко, даже как будто понижая голос, мальчикам казалось, что они впервые так расслышали эти хорошо им известные слова, за которыми вдруг открывались еще не изведанные просторы, где перекатывалось в отдалении орудийное эхо «Авроры»… «Ленин учил», – говорил Юра и весь как будто теплел. «Наша Родина», – произносил он, и ребята ощущали за этим певучим, широким словом всю огромность родной страны.

– Что же мне теперь надо делать, раз я уже пионер? – спросил у него Коля на другой день после приема в пионеры.

– Как – что? Учиться! Это прежде всего, – сказал Юра. – Погоди! Ты ведь рисованием увлекаешься? Да?

Коля зарделся.

– Ну вот, и нам поможешь. Это, думаешь, не пионерское дело – рисовать? Очень даже пионерское. А ты бы показал мне, что рисуешь.

И ему, вожатому, Коля решил показать теперь многие свои домашние рисунки.

Юра, увидев их, даже присвистнул:

– Слушай, да у тебя определенно есть способности! Я сам когда-то немножко малевал, когда в четвертом классе учился… Из этого, правда, ничего не вышло. Однако немножко разбираюсь. Нет, я серьезно говорю: ты этого дела не бросай. Я вот вижу, у тебя и воображение и глаз хороший. По правде сказать, не ожидал даже. Словом, я тебе вот что скажу: считай это своей пионерской нагрузкой…

Это было новым толчком для Коли. Он опять пристрастился к рисованию и уделял ему с каждым днем все больше и больше внимания. Почему-то – из застенчивости ли или не желая обращать внимание родителей на эту снова вспыхнувшую в нем страсть – он ничего не рассказал дома о разговоре с вожатым, только попросил немножко денег у мамы, чтобы купить новые акварельные краски. Ему обещали дать, но просили повременить немножко, до получки, – вышла как раз в это время какая-то задержка на работе с деньгами. И Коля делал пока карандашные наброски из окна. Ему хотелось зарисовать старое крылечко на соседнем дворе, ставшее хорошо видным после того, как был снят забор, и старый дуб, с которым связано столько воспоминаний. Напряженно вглядывался он в изгибы кряжистых ветвей, сейчас оголенных, но хранивших в себе что-то живое, ловил направление теней в разные часы. Коле казалось, что с каждым рисунком он открывает в знакомом дереве нечто новое, вчера еще не рассмотренное, а теперь разгаданное.

Заметив, что Коля рисует опять тот же дуб, Викторин крикнул ему со двора:

– Что он тебе дался? Ведь не твой дуб-то, кстати говоря. Это наша территория…

И нарочно, чтобы досадить Коле и испортить ему вид из окна, перевесил сушившееся белье на веревку, привязанную к одной из ветвей дуба. Но Коля только усмехнулся про себя и принялся схватывать на своем рисунке замысловатые движения ткани, раздуваемой ветром.

Ему очень хотелось нарисовать дуб красками. И вскоре он смог приобрести их.