Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

Вторая книга «Великого противостояния» вводит новую тему: «великого противостояния» нашего народа войне, фашизму, вражескому нашествию немцев, нападению на мирный труд, на весь советский строй нашей земли. То, что только разыгрывалось перед Устей-партизанкой – Симой в кинофильме, теперь оказывалось жестокой правдой военной действительности и требовало подлинного мужества от людей. Жизнь сама неожиданно и необычно продолжила и повернула сюжет. И это сделало глубже и достовернее повесть. Когда сейчас перечитываешь «Свет Москвы», книга волнует чрезвычайно. Конечно, не той сентиментальной дружбой-любовью Симы и туркмена-конника Амеда, которую так трогательно описывает автор, и даже не отважным побегом Симы с Игорьком от немцев через фронт к нашим (это по замыслу писателя должно, очевидно, перекликаться с подвигом Усти-партизанки), – нет, совсем не этими ухищрениями сюжета. Волнует до слез, до комка в горле непосредственное ощущение военной Москвы, весь военный быт столицы, первые налеты вражеской авиации, дежурства на крышах, борьба с «зажигалками», суровые будни войны, московские пожары, эвакуация детей и та горячая любовь к Москве, которая живет в книге на многих страницах, – вот чем дорога эта повесть Кассиля. Москва – любимый город, так и в песне поется, и писатель-москвич устами своей Симы Крупицыной передает тревожный, меняющийся, до боли близкий и родной облик нашей Москвы, выстоявшей, выдержавшей все испытания, не впустившей врага на свои площади и улицы.

Вот Сима в пять часов утра выходит с Казанского вокзала, вернувшись в осажденную Москву. «Как тиха и пустынна Москва! Ни души на улицах… Нигде ни огонька. И ни одного прохожего. Словно город опустел, как я представила себе тогда на островке, когда мир вокруг нас погасил все свои огни. Гулко раздается стук моих каблуков по панели… Проехала через улицу грузовая машина с полупритушенными сиреневыми фарами… И постепенно огромная теплая радость разливается по всему моему существу… Нет, ты жива, моя Москва! Дымишь и дышишь, ты только притаилась. И вот я иду по Москве… Начинает светать. Теперь я вижу, что Москва вся наготове. Кругом на склонах Яузы – противотанковые ежи, колья, – опутанные колючей проволокой, на улицах какие-то круглые будки с прорезями, бойницами, из которых уже кое-где торчат пулеметы. На перекрестках появились какие-то валы с узкими проходами, заложенными мешками с землей. Значит, здесь готовы ко всему. И город не открыт для врага. Никто не застанет Москву врасплох…» Право, тут можно цитировать целые страницы – так это верно, точно и трогательно.

Так можно было написать, только самому увидев все это, самому проходя по той Москве ночью или на рассвете, самому испытав то невыразимое чувство любви к Москве, к Родине.

И именно этим чувством книга будет жива даже тогда, когда по времени она уже станет в какой-то мере «исторической».

Совсем особое место в творчестве Кассиля занимает повесть о юном художнике – «Ранний восход». Кассиль вообще мастер давать хорошие имена своим книгам – все они имеют подчеркнуто двойной смысл, заставляют задуматься, почувствовать какой-то символический знак в любом названии – «Кондуит», например, или «Великое противостояние», или «Улица младшего сына». Название «Ранний восход» тоже образное и может быть расшифровано и как юность художника, и как ранний расцвет таланта, и как то сияющее раннее утро, когда так трагически-случайно погиб Коля Дмитриев.

Но по существу оно документально: оно взято из слов самого Коли. Дважды разным своим товарищам Коля рассказал о своей заветной мечте – написать картину «Ранний восход». «Я напишу когда-нибудь, вот если как следует выучусь, картину. Такой ранний-ранний рассвет. Двое идут. Дорога вдаль вьется. Далеко-далеко… Там горы, и солнце только всходит. А тут домик, хозяйка печку только что затопила, дымок из трубы идет, а сама вышла, смотрит вдогонку ласково так и счастливого пути желает. А им еще идти и идти, и день только начинается. А наверху в небе где-нибудь самолет. Его уже солнце тронуло, он светится, а внизу еще тени только рассеиваться начинают. День еще только-только сейчас начинается…»

И потом, позже, летом в пионерском лагере мальчик встает рано-рано и с книжкой Тургенева в руках отправляется тайком в березовую рощу, залезает на самую высокую березу и встречает солнце – «самый первый-первый луч». И «проверяет» Тургенева – «верно ли у него восход написан», и восхищается, как «здорово верно» написано: «и по реке, стыдливо синевшей из-под редеющего тумана, полились сперва алые, потом красные, золотые потоки молодого горячего света…»