Владимир Санги - Изгин

Вернувшись в избу, Изгин вытащил из мешка кулёчек с рисовой крупой, которую прихватил не для того, чтобы после охоты баловать себя душистой кашей или наваристым бульоном, а специально для жертвоприношений, отсыпал горсть крупы, выложил из пачки несколько папирос, что предназначены для той же цели, так как Изгин не приучил себя к курению, и не поленился сходить за целый километр к отдушине.

— Будь благожелателен ко мне, дряхлому старику. Угостил бы тебя, да нечем: беден я, — сказал, мягким движением бросая в воду приношения.

Изгин больше месяца не ел свеженины. Потому, не откладывая надолго, ловко разделал нерпу, закусил сладкой печёнкой, сварил и съел нежную требуху с кровью. Голову нерпы обсосал и закопал под обрывом — пусть другие нерпы не думают, что Изгин дурно обращается с их сородичами.

В последующие два дня старик добыл только одну нерпу.

«Ничего, — успокоил он себя, — только начало охоты».

Как-то, поднимаясь с залива на берег, Изгин заметил: под обрывом в снегу мелькнул рыжий хвост. Неужто лиса? Чего она подошла прямо к избе, ведь собаки рядом? Лиса вынырнула из снега — в зубах голова нерпы. Это была молодая, совсем светлая лиса. Она тонко тявкнула на человека и, дразня собак, помчалась прибрежными буграми.

Следы лис стали попадаться часто. Но старик не обращал на них внимания — мех ещё недостаточно вылинял. Да и охота на этих прекрасных ходоков — большая трата сил. А старик уже не может долго стоять на лыжах.

В пятое утро вышел Изгин из своей избушки да так и замер: семь нерп лежало на ледяном панцире залива. К первой подкрался близко, но она успела уйти в отдушину. Другие нерпы лежали в отдалении и не могли заметить человека в белом халате. Старик решил подождать: если у нерпы нет второй отдушины, она через несколько минут высунет нос, чтобы вдохнуть воздух.

Так и есть. Вода запузырилась, забулькала, и показался буроватый усатый нос. Изгин с силой вонзил в него гарпун. Нерпа рванула и сдёрнула наконечник гарпуна с древка, но ремень, связывающий их, не дал ей уйти. Ремень натянулся, зазвенел тетивой тугого лука, с него бусинками брызнула вода. Нерпа вырывалась, но жало наконечника с открылками прочно засело в слое жира под кожей. Изгин с трудом подтянул нерпу, коротко и хлёстко ударил палкой по голове, вытащил на лёд.

Ко второй подкрался близко и тут увидел: она без головы. А следующая нерпа была с разодранным горлом. Это мог сделать только Он. Да, да, Он. Это его работа. Старик обрадовался тому, что у его друга клыки ещё сильны.

Он, конечно, знает, что Изгин одряхлел и очень нуждается в его помощи. Он явился ночью. Как всегда, мастерски подкрался к нерпам и ударами клыков умертвил их. Это Он приготовил подарок своему давнишнему другу. Сам же, должно быть, сейчас отдыхает в буграх острова.

Полдня Изгин занимался тем, что свозил дар друга к избушке и варил пищу себе и собакам…

После крепкого чая он обычно ложился отдыхать. Сегодня же после встречи со старым другом ему не лежалось. А он-то думал, что больше не увидит его, вышел на залив, нашёл след. Старик узнает его среди тысячи лисьих следов. Он крупный, как у ездовой собаки. Старик пригнулся над ним — когти притупились, почти не обозначались на снегу. Да, стар. Эта зима — последняя зима старого друга. Такова воля природы. Изгин лишь ускорит его конец. Чего ему зря мучиться?

Они впервые встретились восемь лет назад. Как-то днём Изгин рассматривал в бинокль поверхность залива и вдруг заметил: от Лесистого мыса к лежбищу движется чёрная точка. Вскоре он узнал, что это длиннохвостая собака. Наверно, сука, решил Изгин. Собака пробежала мимо него в нескольких шагах. И только тогда Изгин распознал в ней чёрно-бурого лисовина. Схватил ружьё, но зверь скрылся за ропаком. А спустя минуту старик уже радовался, что не убил дорогую лису.

В далёкие времена Изгиновой юности каждый род нивхов имел свои охотничьи угодья. У отцов Изгина было большое урочище за Лесистым мысом. Летом и осенью там собирали ягоду и орехи, зимой охотились на соболя. Но главным его богатством, считались чёрно-бурые лисы. Отцы Изгина выкапывали из нор лисят и держали в посёлке. Тогда чуть не у каждого дома можно было видеть маленькие хатки. Тонкий лай лис перемешивался с грубым лаем нартовых собак. И этот хор можно было услышать почти во всех нивхских селениях. На племя оставляли несколько пар лучших чернобурок. Чувствуя покровительство человека, звери не уходили из урочища. Со временем нивхи перестали держать лис. И никто уже не интересовался норами, расположенными далеко от селения.