Николай Асанов - Волшебный камень

Добровольцы прощались с родными и занимали места на катере и на барке. Варя расписалась в ведомости, передала ее одному из пареньков и медленно пошла к городу. На косогоре она остановилась, позвала:

— Филипп Иванович!

Иляшев догнал ее.

— Он ничего не передавал для меня?

— Нет.

Помолчав немного, отвернулась от Иляшева, потом вытерла глаза и протянула руку:

— Прощайте, Филипп Иванович!

— Прощай, девушка, — тихо ответил старик.

Спустившись к катеру, он еще раз оглянулся. Варя шла по гребню горы, гордая, красивая, с высоко поднятой головой. Старик пробормотал про себя:

— Дай бог тебе счастья!

Как будто услышав его слова, она остановилась на мгновение, помахала ему рукой и скрылась за домами.

Саламатов спросил:

— Как же ты его оставил?

— Я не самый умный, товарищ секретарь, — сердито ответил Иляшев. — Я — неученый старик. Ты с других спрашивай.

— Работает он?

— Да.

— Ты не сердись, Филипп Иванович. Когда приедешь к нему, скажи: нам тут тоже нелегко было его защищать!

— Скажу! — пообещал Иляшев. — И об академике скажу…

Погрузка закончилась. Уже на катере закричали, чтобы отдавали концы. Черный дымок вырвался из трубы, расстилаясь по серебряной воде, словно отделка чернью по ножу. Натянулся буксир, запел, как басовая струна. С берега подавали последние посылки, пачки газет. Взметались руки, чтобы в последний раз пожелать счастливого пути. Иляшев перешагнул узкую полоску воды и встал на палубе катера рядом с Христиной. Медленно удалялся берег и стоявшие на нем люди.

Академик крикнул:

— Открывайте прииск поскорее, Христина! Весной приеду на ревизию!

Что-то сказал Саламатов, но слова отнесло ветром. Он помахал рукой и зашагал в город.

Христина перешла к носовой рубке и прислонилась к стенке, раскинув руки, подставив лицо ветру. За ее спиной на барке вдруг вспыхнула песня. Молодежь прощалась с городом, а может быть, ободряла себя.

Душа Христины не нуждалась в песне. Сама она была как песня, высокоголосая, летящая.

Нестеров почти закончил свой труд. Последние шурфы были заложены на границе долины и испятнали землю у подножия скал. Каждый вечер Даша, сияя от радости, сообщала за ужином короткую цифру: один, или — три, или — пять. Были дни, когда она называла и значительно большую цифру. Это было количество снятых за день с ленты кристаллов. Тогда Головлев опять начинал настаивать, чтобы Нестеров послал гонца за помощью, потому что разведка незаметно превращалась в приисковую разработку, а для этой разработки нужно было много людей, механизмов, транспорта.

Но Сергей все отговаривался и стремился к тому, к чему постоянно стремятся все геологи: он хотел сам полностью разведать месторождение и определить запасы сырья в нем, чтобы преемники его — производственники — не говорили потом, что он ошибся в оценке, не учел, мол, и то и это…

Они уже определили, что карстовые воронки следовали одна за другой в меридиональном направлении с юга на север и становились все глубже к северу, вдруг прерываемые скальной породой, выходившей вновь на поверхность как пороги. И каждая воронка была наполнена той же синеватой глиной, в какой они увидели первый алмаз. Теперь Нестеров тешил себя надеждой вдруг найти коренные выходы породы, из которой образовалась эта глина, но не говорил о своей надежде даже Головлеву. Тот мог вполне справедливо ответить, что Нестерову ни к чему пытать судьбу. И геолог, не объясняясь, все ускорял темп разведки.

Он так втянулся в эту тяжелую работу — а ему приходилось и забойщика заменять, и на промывке стоять, и помогать при переброске концентрата, — что она больше не изнуряла его теми резкими периодами слабости и утомленности, какие случались с ним раньше. Временами он сам поражался, сколько же силы таит в себе человеческое тело, хотя и понимал, что в нем по-прежнему накапливается усталость.

В последних числах сентября неожиданно ударил крепкий заморозок, а ночью выпал снег. Он шел всю ночь, и было непонятно, откуда в небе скопилось столько влаги, чтобы выстлать белыми холстами всю землю. Утром Сергей увидел изменившееся еще раз лицо земли. Оно было строгим и прекрасным в непорочной белизне и чистоте. Только следы зверей и птиц да упавшие с ветвей вместе с листьями комья снега пятнали искрившийся на солнце наст. Обледеневшие деревья казались искусственными, как будто неведомый ваятель сработал этот лес из мрамора и серебра. Отяжелевшие сучья пригнулись к земле, словно прощались с ней до весны, когда она снова начнет питать их и отдавать им свою могучую силу.