Юрий Аракчеев: Зажечь свечу

Как ни торопилось солнце скрыться от посторонних глаз, как ни исправно выполняли свою извечную задачу неудержимые сумерки, как ни пыталась земля поскорее расслабиться и напустить туману, я успел еще засветло добраться до Козельца — городка, от которого до Киева осталось всего километров семьдесят, — отыскать «готель», пристроить велосипед и первым делом отправиться на местную речку.

Речка оказалась узенькой, — переплюнуть можно, — грязненькой и жалкой — склеротическая артерия на старом теле Земли. Разгоняя перед собой руками тину, увязая в илистом дне, я все же кое-как искупался в наступившей уже темноте. И, несмотря на тину, как по волшебству, опять исчезла усталость, стало легко и свободно. Словно земная кровь, омыв тело, передала ему часть своего неистощимого жизненного запаса.

Я вернулся в «готель», поднялся по стертой деревянной лестнице, чтобы оставить мыло и полотенце, и в коридоре нечаянно стал свидетелем сцены, от которой внезапно дрогнуло и заметалось в растерянности мое такое свободное сердце.

В полумраке коридора, в двух шагах передо мной, гулко стуча каблуками, шел кто-то невысокий, коренастый в гимнастерке. Открылась перед ним одна из дверей, и в проеме явилось внимательное, ожидающее лицо девушки. И произошла мгновенная перемена в этом лице, оно преобразилось тотчас — размякло и повлажнело от счастья, — девушка сказала только одно какое-то слово, спрятала лицо у него на груди, на гимнастерке, а он, тоже размякший и немного растерянный, принялся бережно гладить ее темные волосы. Осторожно, бочком, я прошел мимо них в свою комнату.

Оставил на подоконнике мыло и полотенце, подтянул свои ковбойские брюки и вышел, бодро насвистывая, направляясь на поиски хоть какой-нибудь столовой этого городка. На веранде у лестницы стояли они. Они стояли близко друг к другу, очень близко, не обращая внимания на меня, она оживленно расспрашивала его о чем-то, не отводя мокрых счастливых глаз.

Я покинул веранду и шел по неизвестной, совсем незнакомой, неведомой улице, было почти темно — какие-то дома, заборы, редкие силуэты людей. А перед глазами была эта пара. И сердце сжималось… Напоминание! Но я посмотрел вверх и увидел беспредельное небо, еще не темное, сероватое, на котором уже вовсю высыпали мерцающие автогенные искорки звезд. И, глядя на это, я ощутил вдруг такую бесконечность мира, такой невыразимо прекрасный, пряный вкус свободы, что милая сценка тотчас выскочила из головы, как что-то очень симпатичное, приятное, но — и только…

В Козельце тоже был свой собор, огромный, внушительный, видимо знаменитый, обстроенный с одного бока лесами — словно старый и немного больной, но еще могучий и крепкий седой патриарх. Спокойно и мудро высился он среди беспорядочно разбросанных домиков городка, много живший, много видевший, поливаемый дождями, освещаемый солнцем, открытый ветрам.

А в ресторане города Козельца произошло событие, которое опять и опять напомнило мне все то же.

Да, опять была девушка — подвижное, ежесекундно меняющееся лицо, вспыхивающие и на мгновение гаснущие глаза, беспокойные и переменчивые — словно поверхность нагреваемого и остужаемого металла, или игра пены на поверхности моря, или блики солнца на воде, — пухлые нервные губы, светлые волосы, сплетенные в косу и закрученные наверху. И сплетаемые и расплетаемые, загорелые, с бело-розовыми аккуратными ногтями, длинные пальцы. Жизнь, жизнь, казалось, так и искрилась в ней…

Девушка мгновенно ответила на первый мой какой-то вопрос, сейчас же спросила сама, тут же восхитилась, рассмеялась, задумалась, и было совершенно ясно, что она все понимает и принимает, все чувствует и все обо мне давно ей известно… И казалось, что передо мной не только она.

Да, конечно же это была и та, которую я любил первой на этой земле, и другая — все те милые, нежные лица, в которых рассеянными искрами, отблесками светило мне отражение Той, Единственной, которая одна лишь предназначена мне по неведомому закону, та непознанная душа, то тело, которое одно лишь соответствует моему.

Как в центре изображения от сильной короткофокусной линзы, видел я в этот странный миг только ее одну, в центре сущего, и лишь в размытых окружающих бесконечных полях был сейчас остальной мир. Но в самой близкой к центру окружности, из мглы, к столику, за которым мы сидели друг напротив друга, подошел размытый и полненький молодой человек, с хозяйским видом ставящий на стол бутылку, тарелки…