Сергей Лисицкий: Этажи села Починки

И еще одно обстоятельство подогревало желание Митрия стать городским, рабочим человеком. Дело в том, что еще в войну Смирин в числе своих сверстников-допризывников был мобилизован на строительство оборонительных сооружений. После того когда наши войска перешли в наступление и оттеснили врага на двести — триста километров, надобность в оборонной полосе отпала. Тогда же Митрий попал на один из воронежских заводов помощником машиниста паросилового цеха. Правда, проработать до призыва в армию ему довелось всего-навсего два с половиной месяца, но сознание того, что он начинал свой трудовой путь рабочим, придавало ему еще большую уверенность и решимость в своем намерении.

Дениска лепил из песка башню. Желтого зернистого песка во дворе между домом и погребом было много — целая куча. И мальчишка решил, чтобы его башня была высокой-высокой, выше, чем у соседнего Генки, которую тот слепил вчера. Глаза мальчугана горели восторгом, руки торопко перебирали влажные комья, но башня снова и снова рушилась. А тут еще курица привязалась. Подойдет и смотрит, наклонив голову набок, словно прицеливается, как бы ударить клювом половчее.

— Кши! — махал на нее Дениска совком.

Башня все падала и падала, и мальчику надоело ее строить. Он вдруг вспомнил о клубке капроновых ниток, что лежал у матери в комоде. Ивовые прутья, заготовленные отцом для коровьих яслей, вялились на солнце. Дениска еще вчера облюбовал один из них для лука, Он отряхнул руки о штаны и побежал в дом.

— Я вот скажу матери, — пригрозила ему сестренка. — Зачем берешь нитки и нож? Вот они вернутся с огорода, и скажу.

— Ленка-пенка, ябеда, — передразнил ее Дениска, показывая кулак.

— А вот и скажу.

— Ну и говори… — Мальчишка выскочил на крыльцо и зажмурился. После комнатного полумрака осеннее солнце слепило глаза.

А в это время Смирин-старший, пользуясь выпавшим свободным днем, орудовал лопатой. Работал он не то чтоб с усердием, но и не особенно ленясь. Потому как Митрий был высок и сухощав, то поджарую, длинную и согнутую почти пополам фигуру его можно было видеть издалека. В противоположность ему была жена, полная, белолицая, небольшого роста, но проворная и живая женщина, с серыми, почти бесцветными глазами и русыми, выгоревшими на солнце волосами.

Все горело в ее руках. То она высыпала из корзины остатки картошки и, разминая в ладонях прилипшие комья земли, раскладывала клубни на ровную грядку — подсушить на осеннем, но еще довольно горячем солнце, то выдергивала сухие, пожухлые на ветру пни срезанных подсолнухов и кукурузы, что годилось на топку, то сгребала в кучу высохшую ботву тыквы, паслена и картофеля, заодно заравнивая наиболее глубокие лунки.

Хозяин — наоборот — любил во всем степенность. Он как бы обдумывал каждое свое движение. Часто усаживался закуривать. Глубоко затянувшись и отдувая небритые смуглые щеки, наблюдал за женой и в душе был доволен ее сноровистой ухваткой, усмехнулся про себя, вспомнив слова Пантелеича, бывшего соседа, который несколько лет назад, в канун его свадьбы зашел специально во двор Смириных, снял засаленный кожаный картуз — поздравил его, Митрия: «Молодец, Демитр. Хорошую девку отхватил, работящую, из видной семьи. Я ить почитай всю родословную Крайновых знаю. Четыре колена, как свои пять пальцев. — Он загнул пальцы. — Мастеровые все…» Он надвигал почти на самые брови свой картуз и, заговорщицки оглядываясь, вполголоса добавлял: «Ты ее, того… жалей, смотри…»

Смирил только сейчас вспомнил и понял смысл и значение последних слов Пантелеича…

— Фу, черт. — Он недовольно поморщился, сплюнул в пустую картофельную лунку, бросив туда же и окурок, потянулся в сторону за пустым мешком. Бросил его рядом с собой и уже потом позвал:

— Марина, а Марин, передохнула б.

— Нашел время, — уперла та испачканные зеленью и грязью руки в бока. — Тебе все бы курить, гряду сегодня же закончить надо. А он — отдыхать.

— Ну ладно, ладно, — примирительно заговорил Митрий.

— Вот черт, говорила ведь: сделай ручку, — Марина угрожающе наступала на мужа со сломанным ножом. — Чем теперь свеклу чистить?..

Смирин взял из ее рук нож. Отломленный черенок с медным кольцом на шейке бросил в бурт, чтобы не потерялся, а лезвие, чтоб не обрезаться, сунул за голенище.

— Ладно, вот тебе пока другой, а завтра сделаю.

Он достал большой нож-складенец из кармана брюк — подал его жене, а сам взял лопату и стал подкапывать розовые, почти в кулак величиной картофелины.