Карен Шахназаров - Курьер

Катя уже не плакала и сидела, устремив неподвижный взгляд в землю. Наконец она повернулась ко мне. Было уже совсем темно. Свет уличного фонаря обвел темными кругами ее глаза и спрятал в густой тени половину лица.

– Замерз? – спросила она.

– Да нет, ничего, – бодро ответил я.

– Прости меня. Возьми… – Она начала стаскивать с плеч мою куртку, но я остановил ее.

– Не надо, мне не холодно, – сказал я. – Знаешь, пока мы сидели здесь, я сосчитал, сколько ударов совершает человеческое сердце в течение всей жизни.

– Ну и сколько же? – равнодушно спросила Катя.

– Много. При пульсе семьдесят ударов в минуту и, если принять продолжительность жизни в семьдесят лет, получается 2 575 440 000 ударов.

– Пульс не бывает постоянным, – сказала Катя. – Это же в среднем.

– В среднем – много.

– Порядочно, – согласился я. – 4200 ударов в час, 100 800 – в сутки… Короче, миллионов по шестьсот мы с тобой уже отстучали…

– Что же мне делать теперь? – спросила Катя.

– Не знаю, – ответил я.

– Я не могу идти домой, – сказала Катя.

– Что же ты, так и будешь жить на этой лавке?

– Да, – согласилась Катя. – Так и буду.

Я увидел профессора Кузнецова. В густой тени деревьев, словно надеясь, что его не заметят, он шел медленно и осторожно. Когда Семен Петрович остановился в двух шагах от нас, я встал. Катя осталась сидеть, сжавшись в комок, стараясь не смотреть на отца. Неловкость ситуации была очевидна. Семен Петрович снял с ее плеч куртку и накинул на них пальто, которое принес с собой. Куртку он вернул мне: «Спасибо». Потом присел на краешек скамейки и достал из кармана сигареты. Заметив, что я все еще стою, кивнул: «Садись, Иван». И, распечатав пачку «Явы», предложил мне сигарету. Мы закурили, но после первой же затяжки Семен Петрович отчаянно закашлялся и, скомкав сигарету, отбросив ее в сторону, проговорил извиняющимся тоном:

– Не получается. Я ведь не курил никогда… Так, побаловаться решил…

Катя сидела неподвижно, втянув голову в плечи. Семен Петрович откашлялся в кулак и деликатно провел ладонью по ее волосам.

– Ничего, Катюша, – сказал он тихо. – Ничего. – Он привлек ее к себе, и Катя уткнулась лицом ему в грудь. – Гости разошлись. Надо идти домой.

– Я не могу, папа, – глухим голосом произнесла Катя. – Не могу. Мне так плохо… Если бы ты знал…

– Я понимаю, понимаю, – сказал Семен Петрович. – Видишь, какая она – наша жизнь? Не знаешь, с какого конца ударит… – Он вздохнул и добавил: – Все равно ведь никуда не спрячешься…

– Как мне быть теперь, папа? Как быть?

– Ничего, все пройдет, Катюша… Пойдем домой… Поздно уже…

Они встали. Семен Петрович подал мне руку и сказал:

– До свиданья, Иван. Мы пойдем теперь… Но ты не пропадай! Обязательно звони.

– Обязательно позвоню, – обещал я, отвечая на рукопожатие.

Семен Петрович дружески похлопал меня по плечу.

– Эх вы, молодые, зеленые! – отечески произнес он. – Ничего, перемелется – мука будет.

– Конечно, будет, – согласился я.

Семен Петрович улыбнулся и потянул Катю за рукав.

– Пойдем, Катюша.

Катя исподлобья взглянула на меня. Не знаю почему, но в тот момент я вдруг ясно понял, что мы никогда больше не увидимся с ней. Я понял также, что и она думает об этом.

– До свиданья, Катя.

– До свиданья, Иван.

Я смотрел им вслед. До тех пор, пока их фигуры не растворились в темной глубине бульвара. Был двенадцатый час ночи.

Сергей Степанович Воробьев нисколько не удивился моему позднему визиту. Напротив. С укором в голосе он проговорил:

– А я уже думал, что ты не придешь. Что ж ты?

– Я не мог. Занят был, – ответил я.

– Ладно… Ты как раз вовремя… – сказал Воробьев.

Последовав за ним, я вошел в знакомую комнату, и свет не скрытой абажуром лампы ослепил меня после темного коридора. Сергей Степанович мигом выключил ее и, пройдя к окну, отворил его настежь. Холодный свежий воздух, словно вода в пробоину тонущего корабля, потоком ворвался в комнату. Озадаченный происходящим, я хотел было спросить, что все это значит, но Воробьев, будто догадавшись, приложил палец к губам и поманил меня к окну. Я подошел.

– Смотри – ровно в полночь… Вон то окно – напротив, – шепотом произнес он, указывая в сторону противоположного дома.

Я взглянул на часы – до полуночи оставалось не более двух минут. Улица под нами казалась бездонным ущельем. Редкие фонари плыли над мостовой. Где-то шумели моторами автомобили. Мне стало не по себе. Я почувствовал, как бешено забилось в груди сердце, и подумал, что сегодня оно перевыполнит свою норму ударов.