Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

И ушла быстрой, энергичной походкой.

Просторная лестница устлана ковровой дорожкой. По ней быстрыми шагами поднялся веселый, деловитый и до педантичности во всем аккуратный Чижов. Следом за ним Елена и Игнатюк, бывший шофер Холмова, а теперь шофер Проскурова, несли на медных подносах шампанское и бокалы. Гости радостно посмотрели на подтянутого, в армейской форме Чижова, понимая, что это он, Чижов, ради проводов Холмова еще вчера купил шампанское. «Молодец Чижов, — одобрительно подумал о своем помощнике Проскуров. — Мне и в голову такое не могло бы прийти, а он все сделал, все приготовил, и кстати. Знает, дьявол, что к чему и где что нужно…»

Подозвал к себе и негромко, чтобы никто не слышал, сказал:

— Виктор, поживешь у Алексея Фомича столько, сколько нужно. Помоги ему во всем. Да смотри, чтоб нее было в полном порядке.

— Не беспокойтесь, Андрей Андреевич. Все будет в лучшем виде, — ответил Чижов.

Глухо стреляли пробки, слышались тосты, смех, веселые голоса. Гости с удовольствием пили в меру холодное, простоявшее ночь в холодильнике игристое вино, и все желали Холмову и Ольге Андреевне (она так и не поднялась наверх) счастливой дороги и счастья там, в Береговом. Взгляды, улыбки говорили, что ни у кого из присутствующих иного желания нет и быть не могло. Их блестевшие глаза излучали столько радости, что она передалась и Холмову, даже боль в затылке уменьшилась, и он, глядя на веселые лица, поднял бокал и сказал:

— Благодарю, друзья! А теперь предлагаю посошок на дорогу! По русскому обычаю!

Разом, дружно выпили «посошок». К Холмову так же учтиво, как всегда, подошел Чижов и, вынув из нагрудного кармана гимнастерки часы, сказал:

— Все готово, Алексей Фомич. Можно ехать.

— Да, едем! По коням! — нарочито громко и весело крикнул Холмов. — Тронули!

Холмов и Проскуров с женой направились к «Чайке», а другие провожавшие — к своим машинам. Еще на лестнице Чижов опередил Холмова и Проскурова и открыл дверцу «Чайки», улыбаясь и говоря:

— Прошу!

Ольга уже сидела в машине, грустная, со слезами на глазах. Садясь рядом с женой на мягкое, просторное сиденье, Холмов заметил, как у нее дрожали губы и по бледным щекам текли слезы.

— Антоша обиделся, — сказала она о сыне. — Приехал за нами, а повезет чемоданы да ящики. Надо было и нам ехать с Антоном.

— Ничего, поедем на «Чайке». На одну машину с вещами не уместились бы. Дорога-то дальняя, — негромко ответил Холмов. — И Антону обижаться тут нечего.

Проскуров и его жена Елена устроились на откидных креслах. Чижов хотел было занять свое место рядом с Игнатюком, уже молчаливо сидевшим за рулем, но вспомнил, что забыл отдать Гусляренко ключи от дома, и побежал по лестнице.

Гусляренко, немолодой, полный мужчина, в своих парусиновых сапожках уже неслышно ходил по пустым комнатам и проверял, все ли имущество осталось на месте. Осмотрел шкафы, письменный стол с чернильным прибором из уральского камня-самоцвета. Высокую, с круглым, как шляпа, абажуром лампу почему-то поднял, подержал в руках и снова поставил на стол.

Когда вошел Чижов, Гусляренко как раз осматривал спальню.

— Проверяешь? Доискиваешься? — язвительно спросил Чижов. — Всюду тебе воры мерещатся?

— Должность, Виктор Михайлович, обязывает, — ответил Гусляренко, приподнимая матрац. — У тебя своя должность, а у меня, извини, своя.

— Эх, Гусляренко, Гусляренко… — Чижов сокрушенно покачал головой. — И как ты мог подумать, что такой большой человек, каким является Алексей Фомич, увезет казенный ковер или еще что? Как такое могло уместиться в твоей седой голове?

— Я же проверяю не по умыслу, а по должности, — стоял на своем Гусляренко. — Алексей Фомич тут жили? Жили. Никто не отрицает. Теперь их тут нету, а имущество висит на чьей шее? На моей!

— Да понимаешь ли ты, Гусляренко, что Алексей Фомич — человек необыкновенный! — И опять Чижов, не находя слов, покачал головой. — Или тебе и этого не понять?

— Это я понимаю, — согласился Гусляренко. — Может, он и необыкновенный, это верно, а только для меня Алексей Фомич, — человек даже и непонятный. Рассуди, как он жил? Как птица в чужом гнезде. Ни своей кровати, ни стола. Только книги не чужие. А мог бы при своем положении кое-что и нажить. Не нажил. А теперь вот выпорхнул из казенного гнезда — и лети, как птица. Все, что было тут, все осталось. А как жить станет там, на новом месте? Ить весь его багажник вместе с книжками поместился в чемоданах да в ящиках. Через то и непонятный и даже загадочный он для меня человек.