Виктор Потанин - На вечерней заре

— Правильно, девушка! Только Марью да Дарью… — На ее узком желтеньком личике промелькнула печаль.

Я давно знал эту женщину. Она работала в школе уборщицей. И жила здесь же, в угловой темной комнатке. Как-то я заходил туда вместе с Олегом. У него были с Фешей какие-то свои отношения. Вот и сейчас он за нее заступился:

— Хватит, Нина, стареньких обижать. Расскажи-ка лучше про московские рестораны.

— Ну вот, вот и сознался наш Олег Николаевич! Все рестораны ему подавайте, а на солидоле шанег не надо? — Она закинула голову, захохотала. Потом опять занялась едой.

— А может, все-таки потанцуем? — взмолился директор. Его миндальные глазки просто мучались в тоске, изнывали. Он не привык, видно, сидеть без движения. Но все внимание было снова на Нину Сергеевну, — и ей это нравилось, поощряло к веселью, и она выглядела здесь самой живой.

— Нет, голуби, танцевать мы не будем. А сейчас я расскажу… Фу, черт! — Она хотела прикурить сигарету, но в зажигалке что-то заело. Тогда через стол ей бросили спички, и она успокоилась и обвела всех глазами:

— Значит, на чем мы?

— Мы с тобой перешли на «вы»…

— О, миленький, неужели? Ты, Олег, мне кого-то напоминаешь. — Она на секунду задумалась, потом опять обвела всех глазами. — Да-а, мои голуби, я же вам обещала. — Она кокетливо сморщилась и покачала несколько раз головой.

— Значит, дело было такое. В Москве я тоже с одним стала на «вы», а потом сошлись покороче. Его звали Толик Ветров — молодой альпинист.

— Альпинисты все молодые.

— Не скажи, Олег, не скажи. И веселый, и щедрый, прямо мешок с деньгами. Он и джинсы достал. И ни копейки с меня — за спасибо…

— А потом к тебе Боренька Журавлев прилепился. У того — дядька в главке и дача в Красной Пахре… — снова перебил ее Олег.

— Ты давай уж про Толика… — попросила Елена Прекрасная.

— Ладно, Ленка, буду тебе про Толика… Кстати, кто расшифрует мне слово «муж»? — Она вскинула весело голову, и глаза ее опять сияли, пронизывали, и я даже боялся в них посмотреть. Она чем-то нравилась мне и чем-то притягивала, только пугал почему-то ее голос — немного хрипловатый, прокуренный. Такие голоса обычно нахальны, упрямы, но в жизни все, конечно, по-разному.

— Ну что, братва? Угадали?

— Ты сама гадай, девушка. А то людей будоражишь, нехорошо… — сказала Феша в дальнем конце стола. Нина Сергеевна враз отбросила сигарету, и глаза напряглись, в них встало зеленое:

— Чей-то голос из-под печки… Значит, не знаете? Эх, вы, вахлаки! Ну так слушайте, и ты, Феша, себе на лбу запиши: муж — это мужчина, угнетенный женой!.. — Она громко расхохоталась, ее поддержала Елена Прекрасная, потом еще кто-то хохотнул для приличия. И опять от этого шума вверху дохнул, отозвался хрусталь. Слушать эти шутки не было никакого желания, но что-то меня удерживало, что-то не отпускало отсюда, как будто выполнял я какой-то долг. Стало тихо — звон вверху прекратился. Олег сидел молча и разглядывал ногти. На него иногда нападала хандра. А Нина Сергеевна опять что-то задумала, она хитро смотрела в дальний конец стола.

— Интересно, Феша, какой у тебя живой вес?

— Я не баран, девушка, и не скотина. Тебе бы вот походить с моим сердцем-то…

— Да не о том, Фе-е-еша! Мой Толик, например, весил пятьдесят килограмм…

— Ну и ну! — враз очнулся Олег. — Довела же ты его! — Все опять засмеялись, а Олег стал разливать вино. Нина Сергеевна закрыла свою рюмку ладонями.

— Не тот разлив, что ли?

— Да ну тебя, остряк-самоучка! Я же вам хотела про Толика… Ну вот: как-то встречаю его в Елисеевском, магазин есть такой в Москве, а он: «Ты меня, Нинель, не преследуй!» А я ему: «Почему? Кто же нам запретил?» Он глаза прищурил и даже как будто подрос. Потом положил мне ладонь на плечо — ты, мол, Нинка, давно в зеркало не смотрелась… «А что такое?!» А то, говорит, все то, золотая моя и бронзовая, что в тебе теперь — пять пудов, а я рядом с тобой — просто сухарик… Да-а, голуби мои, так и сказал. А мне стало весело, будто сто рублей потеряла. Нет, говорю, Толик, ты словами-то не кидайся, я ведь прямо завтра худеть начну, — и сама так глазами ему играю, перебираю. А он — мужчина, конечно, — ну и повеселел сразу, отмяк. А потом и букетик купил в метро…

— Со мной тоже было!.. — оживилась весело именинница.

— Да вы дайте ей досказать! — заступилась Феша за Нину Сергеевну.

— Ты сама, Феша, перебиваешь, — нахмурилась именинница, и на щеках у ней проступили сильные ямочки. До них почему-то хотелось дотронуться, поцеловать. Я даже покраснел от своей тайной решимости, но мое внимание опять отвлекли.