Михаил Щукин - Жестокий спрос

— Уснул, что ли?! Мать твою… — заорал Анисим, разматывая на фуфайке опояску. — Руку держи, перетянуть, кровь не пойдет… Ах, мать твою… Да как так!

В запястье перетянул руку Семке, быстро опростал ширинку и помочился на дрожавшую, беспалую теперь ладонь. Кто-то из парнишек сунул платок, кое-как замотали рану.

— Тятя, — всхлипнул Семка. — Пальцы-то насовсем…

— Теперь не приставишь!

— Что случилось? Что случилось? — засуетился подоспевший начальник лесопункта.

— Да пальцы вот, начисто. Ах, мать твою так! Надо же!

— В больницу, в больницу! — заспешил начальник. — Ребята, моего коня запрягайте в кошевку. Да быстрей, быстрей!

Пригнали запряженного в кошевку коня. Анисим сам взялся за вожжи. До больницы в соседнем селе было версты четыре, пролетели их одним махом. Старик фельдшер намазал руку вонючей мазью и туго забинтовал. Семка только изредка постанывал, глаза у него были мутными. Анисим его ни о чем не спрашивал, и обратную дорогу молчали.

Привязав коня возле конторы, Анисим зашел к начальнику лесоучастка.

— Благодарствую вам, за кошевку-то.

— Анисим Иваныч! Да как не стыдно! Нашли за что благодарить! Помощь оказали?

— Оказали.

— Вот и хорошо.

— А я еще чего зашел. Семке-то в армию надо. Вдруг припишут, что сам себя покалечил или еще что… Бумагу бы какую…

— Да вы что, Анисим Иваныч! Я где угодно скажу и акт сегодня же составлю, ребятки подпишут. Да нет, вы про это даже не думайте.

— Ну, спасибо.

Ночью Семка не спал. Поддерживал перед собой больную руку здоровой, раскачивал их, ходил по горнице из угла в угол, постанывал. Уже под утро попросил:

— Тятя, открой двери, на улицу хочу.

Анисим проворно вскочил, открыл двери. Подождал сына на крыльце.

— Сильно болит-то?

— Не говори, аж глаза выворачивает. Тятя, — Семка быстро оглянулся и вплотную, как утром, приблизил свое лицо к отцовскому. — Тятя, шибко уж ты размахнулся, все четыре… оттяпал. Двух бы хватило.

Анисим даже отшатнулся.

— Как это?

— Да так. Еще дальше жить надо, двух бы хватило. Ладно, чего теперь, пошли спать.

Непонятное чувство ворохнулось в груди у Анисима. А что, если ошибся?

Нет, решил он, спустя какое-то время, когда встретился со стариком Невзоровым, не ошибся. Григорий после двух коротеньких писем, в которых писал, что скоро отправят на фронт, как в воду канул. Ни слуху, ни духу. И почтальонка опускала глаза, стараясь незаметно прошмыгнуть мимо невзоровского дома.

Рана у Семки почти зажила. Он помогал отцу и пытался научиться держать топор одной рукой. Но получалось плохо. Так долго не протянешь, прикидывал Семка, надо определяться к основательному делу. И побыстрей. Определяться самому, потому что на отца в таком деле надежда плохая. От фронта прикрыл и рад, а Семке этого мало, ему еще и другое нужно, много чего нужно…

Однажды заглянул в контору к начальнику лесоучастка. Тот даже из-за стола навстречу поднялся.

— А, здравствуй, Семен, как рука?

— Вроде заживает. А заживет — куда я? Плотника из меня теперь не будет.

— Да, — начальник поцокал языком, горестно покачал головой, и сделал это так искренне, что Семка пожалел самого себя. — Но делать что-то надо! Так ведь? У тебя какое образование?

— Семь классов.

— Пока хватит. Я слышал, скоро в районе курсы десятников набирают. Пойдешь?

— А возьмут?

— Это уже моя забота. Значит, решили. А пока отдыхай, дня через три зайди.

Из конторы Семка выпорхнул, как на крыльях.

Летний день тихо догорал над Касьяновкой. Но Семка не замечал ни дня, ни скатывающегося к западу солнца — он был счастлив. Остаться целым после всего, что случилось, попасть на курсы десятников, да еще Зинка Побережная… — было от чего радоваться. В последние месяцы Зинка, на которую он всегда косился, крепко вошла в его жизнь. Оставалось лишь удивляться — столько девок вокруг, одна другой краше, а сердце прикипело к ней. Она ему даже по ночам снилась. Но Семка понимал, что в таком деле спешить нельзя, приучал ее к себе постепенно, осторожно. Рука помогала. Зинка жалела его. Но стоило завести разговор о другом, как она всякий раз, словно крепким заплотом, отгораживалась вздохами о Гришке. Где он сейчас? Живой ли?

Семка злился, и не только на нее, но и на своего дружка, на Гришку. Вот пентюх, ни себе, ни людям. Но замечал — все реже вспоминает она о Гришке, все чаще спрашивает о больной руке.

Накануне того дня, когда начальник лесоучастка пообещал отправить Семку на курсы десятников, вернулся домой лучший касьяновский гармонист Егор Завалихин. Слепой. Но девки уговорили его прийти на точок.