Исаак Бабель - Том 4. Письма, А. Н. Пирожкова. Семь лет с Бабелем

Касательно корреспонденции ты, по-моему, не права. Пишу я так часто, как только могу, а дела у меня сейчас излишне много. Помимо «душевной» работы, которую я продолжаю, несмотря на противодействие всех стихий, мне приходится еще участвовать в монтаже на 1 Госкинофабрике несчастной и неумелой картины Капчинского «Коровины дети». Произведение это сумбурное, я по договору обязан составить к нему надписи и обязательство это выполняю потому, что эта работа значительно уменьшит сумму моего долга фабрике. По логике вещей я обязан вернуть полученный в Госкино гонорар, т. к. гонорар этот я получаю вторично в Вуфку. А ежели возвращать — то... все понятно. Итак, надо монтировать и делать надписи к «Коровиным детям». Кроме того, я редактирую и перевожу последние томы Мопассана и Ш. Алейхема, кроме того, я должен исполнить кое-какие работы для Вуфку, кроме того, я снаряжаю многотрубный Корабль, который называется моей мамой, и проч., и проч., и проч. Работы эти скучные, но деньги пойдут на благие цели, поэтому работать надо; единственно удручает меня то, что многие проблемы (лошадиная и проч.), изучение которых совершенно необходимо для моего душевного равновесия, из-за недостатка времени остаются безо всякого изучения. Ну да чем скорее я исполню заказы, тем скорее можно будет приступить к проблемам. Дня через два в Москву должен приехать один из директоров Вуфку, и я узнаю тогда, состоится ли моя вторичная поездка в Одессу, и вообще разберусь в дальнейших перспективах. Итак, сетовать на меня за «малое писание» грешно. Других новостей нет. Все новости должны идти от тебя. Когда это случится, дорогой Монблан? Сколько сердец бьется в твоем животе — два или одно? Доктор, говорят, может это определить. Живи получше и философствуй поменьше, потому что философия post factum простительна только у людей, извлекающих доходы из литературного труда.

Итак, цвети, милый друг, мы еще развернем дела.

Твой И. Б.

М. 7/VII-26

9 июля 1926 г.,

Москва

Татушенька. Пишу второпях на почте. Только что отослал тебе 200 р. Боязнь денежных катастроф превратилась у меня в манию — каждая получка кажется мне последней. Поэтому будь скупа. Оно хотя тебе и не приходится говорить об этом, но все же без расчета можно подохнуть.

Новостей мало. Вуфку телеграфно требует спешного отъезда в Одессу, я в Одессу ехать не могу, п. ч. обязан по договору присутствовать при монтаже паршивых «Коровиных детей». Скверная работа. Посмотрим, как это все образуется. Жду от тебя блистательных вестей. Доколе, о Господи?

Твой И. Б.

М. 9/VII-26

13 июля 1926 г.,

Москва

Любезная Тамара. Пробыл в Сергиеве три дня, запустил все дела, дела пристали с ножом к горлу, поэтому буду краток. Относительно Зинаиды я немедленно предприму шаги у Примакова, который назначен в Ленинград командиром корпуса, и у Чагина. Думаю, что надо нажать на Лид<���ию> Ник<���олаевну>. Она может очень много сделать в каком-нибудь бабском или журнальном учреждении. Мне кажется, что службу Зинаиде надо начать этак через месяц, когда вся «история» уляжется.

Мама уезжает в ближайшем будущем, м<���ожет> б<���ыть>, в субботу.

Мое будущее темно — пока надо кидаться от одной работы к другой. Когда обнаружится просвет — приеду к тебе. Чувствую себя удовлетворительно, чего и тебе желаю. Беспокоиться обо мне не следует — пожалуйста, не делай этой глупости, а вот от тебя мы с трепетом ждем известий (доколе, о Господи?), в ожидании каковых пребываем.

С совершенным уважением

И. Б.

М. 13/VII-26

14/VII-1926 г.

14 июля 1926 г.,

Москва

Поздравляю Пишите спешно

14 июля 1926 г.,

Москва

Ночью получилась долгожданная телеграмма. Молодец, Тамара! Хорошо, что мальчик. Девочек, как поглядишь, хоть пруд пруди, а мужчина, может, кормить будет. Вчера, 13 июля (по старому стилю 30 июня), был день моего рождения, и парень этот родился 30 июня. Как я ни далек от фатализма и суеверия, но перст божий указует здесь ясно — удивительное совпадение и трогательное.

Ужасно хочется знать, как это все произошло, как ты себя чувствуешь, где ты разродилась. Пожалуйста, сообщайте мне обо всем спешно. Ужасно горько ничего не знать, но я здесь связан крепкими веревками и вырваться пока не могу, хотя сегодня утром ввиду столь торжественного события у меня дурное желание бросить все эти мелкие и нудные дела к черту. Итак, будем ходить в папашах. Очень смешно привыкать к этому состоянию. Дай тебе бог, милая Татушенька, оправляйся поскорее, а я, когда приеду, порадуюсь на вас. Писем, писем, писем! Целую тебя крепко, милая душа моя.