Исаак Бабель - Том 4. Письма, А. Н. Пирожкова. Семь лет с Бабелем

После ухода Фейхтвангера я спросила Бабеля, что особенно интересного сообщил наш гость.

— Он говорил о своих впечатлениях от Советского Союза и о Сталине. Сказал мне много горькой правды.

Но распространяться Бабель не стал.

Писатели, приезжавшие в те годы в Советский Союз, всегда приходили к Бабелю. Однажды у нас обедал Андре Жид, угощали его форелью под белым соусом и русским квасом, приготовленным дома; про этого человека Бабель мне сказал: «Умен, черт, Горький по сравнению с ним кажется сельским священником».

Бывали также писатели Леон Муссинак и Оскар Мария Граф, пришедший в национальном костюме — короткой юбочке, французский общественный деятель Эррио, который подарил нам большую круглую коробку с кофе в зернах. Когда мы приготовили этот кофе, удивительно ароматный и вкусный, Бабель сказал: «Считается, что люди в России ничего не понимают в кофе; поэтому государство закупает только дешевый 4-й сорт бразильского. Теперь вы знаете, что такое кофе первого сорта».

К Бабелю тянулись разнообразные люди, и не потому только, что был он человеком высокой культуры, великолепным рассказчиком, но и благодаря свойствам его характера. Его обаяние, его шарм действовали неотразимо. Бабель любил жизнь, считал, что человек рождается для веселья и наслаждения жизнью, любил смешные истории и ситуации, сам их придумывал и при этом очень веселился. Иногда своими розыгрышами ставил людей в неловкое положение.

Однажды за столом, где была его родная тетя, зубной врач, очень серьезная и воспитанная дама, один из гостей рассказывал, что во время революции, скрываясь от преследований, ему приходилось ночевать даже в публичных домах. Бабель вдруг говорит: «Знаю, моя тетя содержала такой дом в Одессе». Что было с тетей! Она онемела, все ее лицо покрылось красными пятнами.

У меня в гостях школьная подруга из Сибири. Вдруг входит Бабель и садится на стул. Поговорил с нами, посмешил нас, а потом встал и начал пятиться задом к двери. Мы с изумлением на него смотрим, а он говорит: «Извините, но я не могу повернуться к вам спиной, у меня сзади большая дыра на брюках». Так и выпятился из комнаты.

В 1938 году в Киеве Бабель однажды был приглашен на обед к своему школьному товарищу Мирону Наумовичу Беркову. После обеда, как рассказывала мне вдова Мирона Наумовича Клавдия Яковлевна, мужчины пошли в спальню отдохнуть. Потом пили чай, и уже вечером хозяева решили проводить Бабеля до гостиницы, где он жил. Шли, разговаривали, у гостиницы остановились и стали прощаться: «И вдруг, — рассказывает Клавдия Яковлевна, — я вижу, что на руке у Бабеля что-то блестит, и узнаю знакомые пуговицы».

— Бабель! Это же мое платье! — А Бабель говорит:

— У меня, знаете ли, есть тут одна знакомая дама, она все время требует от меня подарков, а так как денег у меня нет, я решил подарить ей это платье.

Клавдия Яковлевна отобрала у Бабеля свое платье, и они долго смеялись над его проделкой.

Платье висело в спальне, и как-то Бабель сумел его оттуда вытащить в переднюю и захватить с собой так, что хозяева не заметили.

Такие проделки Бабель позволял себе часто, и чем неправдоподобней выглядела его выдумка, тем было смешней.

Свою мать мог представить кому-нибудь: «А это моя младшая сестра», а о сестре сказать: «А это наш недоносок». Писателя С. Г. Гехта представил Есенину как своего сына и т. д. Бабель любил разыгрывать людей, сам играл при этом разные роли — то хромого, то скупого, то больного, то ревнивого. Идет со мной гулять по городу и вдруг начинает хромать. Хромает очень разнообразно: то как человек, у которого одна нога короче другой, то как будто нога вывернута, то она волочится. Встречные люди изумляются, а он идет с самым серьезным выражением лица, тогда как я умираю со смеху.

Если играет роль больного, то начинает стонать на разные лады. Я вбегаю в его комнату обеспокоенная, а он, постонав при мне еще некоторое время, вдруг рассмеется и скажет: «Я разыгрывал перед вами „еврейские стоны“».

Играя роль скупого, он не брал в трамвае билета и выпрыгивал на ходу при появлении контролера. Мне приходилось выпрыгивать за ним. Мог попросить едущую с ним даму купить ему билет, так как якобы у него совершенно нет денег.

Играл и в суеверного. Дома держал подкову на счастье, мог вернуться домой, если дорогу ему перебежит черная кошка или если кто-то из домашних спросит, куда он идет.

Как-то в выходной день, наверное, в 1937 году, Бабель сказал мне: «Сегодня дома не обедаю, обедаю в ресторане с Любовью Михайловной Эренбург. Они часто кормили меня в Париже».