Василий Шукшин - Позови меня в даль светлую…

– Учился с ним на курсах бухгалтеров вместе…

– Так это когда было-то!

– Давненько. А тут встретил его: я в банк приехал, и он туда же пришел. Ну, разговорились… Ну – как, мол, жинвешь? То-се… Одинокий он счас – разошлись тоже, двое детей было…

– А чего разошлись-то?

– Пил тоже…

– Вот те на! Так это что же мне, шило на мыло менять?

– Да погоди ты! Пил, счас не пьет – лечился, что ли, или так бросил, не спрашивал. Но твердо знаю, что счас не пьет. Хороший мужик. Я рассказал про тебя: вот, есть, мол, сенстра – одинокая тоже, парнишка в пятом классе… Приду, говорит. Посмотри, может, что и выйдет у вас. Чего же одна будешь с этих лет…

Через приоткрытую дверь в горницу Витька слышал весь разговор. Навострил уши.

– Страшно, Коля, – говорила мать. – С одним всадилась до ушей… Но тогда хоть молодая была – простительно, а теперь-то – это уж глупость будет несусветная. Сама себя исклянешь…

– А не торопись, никто тебя силком не гонит, – отвечал на это Николай. – Присмотрись сперва… Да и он, думаю, тоже не кинется сломя голову. Алименты только с него здонровые дерут…

– Да это-то… черт бы его бей, с алиментами, они все нынче с алиментами. И я-то ведь не девка. Был бы человек хороший. Не зряшный какой…

– Да нет, он так-то ничего вроде. Вон он идет! Особо не суетись – тоже не в поле обсевок. Но и… это… не строй из себя… Нормально, как всегда…

– Да уж как-нибудь сумею. А семья-то его где, здесь живет?

Николай не успел ответить. В дверь снаружи постучали.

– Ну? – кивком показал на дверь Николай – откликннись, мол.

Груша чего-то растерялась…

Помолчали и вместе сказали:

– Да!

– Войдите!

Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид челонвек лет этак сорока трех – сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазками сразу с любопытством воткнулся в женщину… Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.

– Ну вот, не заблудился, – сказал он. – Здравствуйте.

Николай поднялся ему навстречу.

Поздоровались за руку.

– Сестра моя… Груша – знакомьтесь, – представил Нинколай.

Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже поднянлась, подала руку.

– Владимир Николаевич, – назвался гость.

– Груша.

– Груша – это… Графена?

– Агриппина, – сказал Николай. – Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно… Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь… Евлампий. – Николай мелко, насильственно посмеялся. – У нас был в деревне один Евлампий…

– Он потом переменил имя, – сказала Груша.

– Да, потом, правда, променял на… забыл, кто он стал-то?

– Владимир.

– Тезки, значит. – Владимир Николаевич тоже искусстнвенно посмеялся.

– Садитесь, – пригласила Груша.

– Спасибо. Я бы разделся…

– О Господи! – спохватилась Груша. И покраснела. – Раздевайтесь, пожалуйста!

Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румяннец, и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.

Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.

– Витька! – громко позвал дядя Коля. – Иди-ка сюда.

Вошел Витька.

– Познакомься с… дядей Володей, – сказал дядя Коля.

Витька стоял и смотрел на носатого дядю Володю.

– Ну, герой!.. – добренько сказал дядя Володя. И поиснкал в карманах у себя… – На-ка – пиратом будешь. – Подал простенький пистолетишко, который даже и без пистонов был, а просто – чакал.

Витька не мог сдержать снисходительную ухмылку. Чакнул пару раз…

– Это – для первачей только.

Матери стало неловко, что сын у нее такой неблагодарнный. Она опять покраснела.

– Ну, Витька!.. – сказала она. И засмеялась, и опять донверчиво и ясно засмеялись ее глаза.

– Ну, дядя Володя тебя еще не видел, не знал, что ты танкой большой, – пришел на выручку дядя Коля. – В следуюнщий раз принесет… А что тебе, пушку, что ли, надо?! Какой!

– Садитесь, Владимир Николаевич, – пригласила мать.

Владимир Николаевич прихватил портфель и прошел с ним к столу. Присел, портфель поставил возле ног.

– Тепло как на улице-то; – сказал он. – Все же – сеннтябрь месяц, должно уже чувствоваться…

– Ну что, Витька? – спросил дядя Коля. – Небось на улицу лыжи навострил? Ну, иди, иди, а то там дружки твои заждались.

Витька вопросительно глянул на мать.

– Иди, поиграй, – разрешила мать.

Витька ушел.