Юрий Трифонов - Единственная

- Что ты, что ты! Все прекрасно. Ты всегда элегантна.

Первый тост был за Иосифа, выпили стоя, с Надеждой чокались многозначительно, глядя в глаза.

Стол напоминал клумбу в цековском санатории, все цвета: от палевого оливье и розовой лососины до черного пятна икры в большой хрустальной миске, потом пили за именинницу, за ее родителей, за железные дороги Советского Союза, потом долго молча ели.

Надежда подумала, что их застолья, благодаря Иосифу, все же интереснее, по-грузински изящнее что ли и еда хоть и не такая обильная, но вкуснее, разнообразней. Здесь все отдавало общепитовским майонезом.

"Скоро запоют, - обреченно подумала она. - Запоют, потому что разговаривать не о чем. Опасно разговаривать".

Действительно запели. Но не так проникновенно и слаженно, как часто пели Иосиф, Вячеслав Михайлович и Клим, а громко, надрывно пусто. Надежда выскользнула в прихожую, Дора тотчас за ней.

- Как уже?

- Да, да. Извини, завтра уезжаем в Зубалово, надо собрать детей.

- Я передам для них сладкое.

Хотя с Грановского пешком минут пятнадцать, вместо огромных кусков, покрытых пеной взбитых сливок, украшенных вишнями, притащила какое-то розовое мессиво.

Но дети обрадовались, набросились с небывалой жадностью. Она следила, чтоб не переедали сладкого, и вдруг такое пиршество.

"Каким будет приговор? И что будет со мной? Не надо было уезжать в Харьков. Но ведь сил уже не было жить рядом. Надо было спасать их любовь. Любовь умирала. Он сказал ужасные слова, когда они вернулись от Молотовых".

Каролина Васильевна сказала, что хозяин ужинает у Молотовых, и она, оставив мурлычащих, стонущих, хрюкающих от удовольствия детей пошла к соседям. Иосиф уважал Полину, считался с ее мнением, и очень любил ее украинские борщи с пампушками. Молотовы были "свои", не то что люди оставшиеся в доме на Грановского.

Иосиф обрадовался, когда она вошла, похлопал ладонью по стулу, стоящему рядом. И прибор ждал ее - Полина, кроме всех своих достоинств, была еще и хорошей подругой.

Говорили о том, как правильно поступил Иосиф, отменил несколько месяцев тому назад партмаксимум.

- Да я только что видела результаты. Стол ломился, дамы, наконец, вынули бриллианты, ощущение, что побывала в нэпманской компании, а не у наркома.

- Ну, наверное, уже пора отбросить спартанские ограничения, - мягко сказала Полина. Это был сигнал, призыв остановиться, но она чувствовала привкус майонеза, помнила взгляд на туфли и огромную черную кляксу икры посреди стола.

- Меня это все не касается, я ношу шубу времен Туруханска, и вполне доволен.

- Ошибаешься, очень даже касается.

- Как это? Ты будешь покупать бриллианты? Ха-за. Денег не хватит, - он тоже не хотел поворота темы. - Разве, что с Нового года начнешь зарабатывать.

- Я имела ввиду другое: теперь всякая нечисть полезет в партию. Раньше партийный получал меньше беспартийного, неважно, кем он был, пусть даже директором. Теперь наступает власть бюрократии.

- Надя, ведь НЭП был властью капиталистических элементов, надо от них избавляться. Но не для того, чтобы придти к уравниловке, - это Вячеслав Михайлович тихо и проникновенно.

- Давайте назовем такие идеи по-другому. Например - идеей социального равенства.

- Или, что будет еще правильней, левацким бузотерством и мелкобуржуазным загибом.-добавил Иосиф.

- Или, - подхватила Полина, - обыкновенной человеческой завистью к положению других. Я, конечно, имею ввиду не вас, Надя.

- Почему нет? Может, ей хочется бриллиантов.

Она ненавидела эту манеру называть ее в третьем лице, ненавидела, ненавидела, потому что знала - специально, чтоб обидеть, унизить. Надо было прекращать этот разговор или уйти. Но она и так боится нечаянно вызвать взрыв и вечно молча сидит где-нибудь в сторонке.

- Объясните мне, зачем закрывают концессии?

- Затем, что капиталистические элементы нам не нужны, - вежливо пояснил Молотов.

- А по-моему это бюрократия хочет распоряжаться всем без помех. Распределять.

-Ты думаешь, рабочим нравятся кулаки и мелкая буржуазия?

-Это... это... хорошо, оставим этот разговор. Я только хотела сказать, что борьба против равенства - вот, что объединяет бюрократов и нэпманов.

Молчание.

- Светланочка удивительная девочка. Я не знала, что она уже умеет писать, наша тоже выводит какие-то каракули. Иосиф, съешьте еще пампушку, ну пожалуйста, вам же хочется, я вижу.

- Хочется, очень хочется, но... вы их чесноком натираете.

- Конечно. Это положено.