Иван Тургенев: Часы

- А кто твой отец?

- Мой отец? Трофимыч.

- Да кто он такой? Какое его занятие?

- Он-солдат отставной, сражант. А занятия у него никакого нету. Старые башмаки чинит, подметки строчает. Вот и все его занятие. Тем и живет.

- Где ваша квартира? Сведи меня к нему.

- И то сведу. Вы ему скажите, батьке-то, что вы мне часы подарили. А то он меня все попрекает. Вор да вор! И мать туда же: в кого, мол, ты вором уродился?

Мы с мальчиком отправились на его квартиру. Она помещалась в курной избушке на заднем дворе давным-давно сгоревшей и не отстроенной фабрики. И Трофимыча, и жену его мы застали дома. Отставной "сражант" был высокого роста старик, жилистый и прямой, с желто-седыми бакенами, небритым подбородком и целой сетью морщин на щеках и на лбу. Жена его казалась старше его: красные ее глазки уныло моргали и ежились посреди болезненно-припухлого лица. На обоих висели какие-то темные лохмотья вместо одежды.

Я объяснил Трофимычу, в чем было дело и зачем я пришел. Он выслушал меня молча, ни разу не смигнув и не спуская с меня своего тупого и напряженного-прямо солдатского взгляда.'

- Баловство! - промолвил он наконец хриплым, беззубым басом.- Разве так благородные господа поступают? А коли если Петька точно часы не украл-так за это ему- ррраз! Не балуй с барчуками! А украл бы-так я б его не

так! Рраз! рраз! рраз! Фуктелями, по-калегвардски! чего смотреть-то? Что за притча? Ась?! Шпонтонами их! Вот так история?! Тьфу!

Это последнее восклицание Трофимыч произнес фальцетом. Он, очевидно, недоумевал.

- Если вы хотите возвратить мне часы,- пояснил я ему... я не смел его "тыкать", даром что он был простой солдат... - то я вам с удовольствием заплачу... вот этот рубль. Больше они, я полагаю, не стоят.

- Ннну! - проворчал Трофимыч, не переставая недоумевать и по старой памяти поедая меня глазами, словно я был начальник какой.-Эко дело-а?-Ну-кося, раскуси его!.. Ульяна, молчи!-окрысился он на жену, которая разинула было рот.- Вот часы,- прибавил он, раскрывая ящик стола,- коли они ваши точно - извольте получить; а рубль-то за что? Ась?

- Бери рубль, Трофимыч, беспутный,-завопила жена.- Из ума выжил, старый! Алтына за душой нет, а туда же, важничает! Косу тебе напрасно только отрубили, а то-та же баба! Как так-ничего не знамши... Бери деньги, коли уж часы отдавать вздумал!

- Ульяна, молчи, паскудница! - повторил Трофимыч.- Где это видано-разговаривать? А? Муж-глава; а она- разговаривать? Петька, не шевелись, убью!.. Вот часы!

Трофимыч протянул ко мне часы, но не выпускал их из пальцев.

Он задумался, потупился, потом уставил на меня тот же пристально-тупой взор-да вдруг как гаркнет во всю глотку:

- А где же он? Рубль-то где?

- Вот он, вот,- поспешно промолвил я и выхватил монету из кармана.

Но он ее не брал и все смотрел на меня. Я положил рубль на стол. Он вдруг смахнул его в ящик, швырнул мне часы и, повернувшись налево кругом и сильно топнув ногою, прошипел на жену и на сына:

- Вон, сволочь!

Ульяна что-то залепетала - но я уже выскочил на двор, на улицу. Засунув часы в самую глубь кармана и крепко стискивая их рукою, я примчался домой.

VI

Я снова вступил во владение часами, но удовольствия оно мне не доставило никакого. Носить я их не решался: нужно было пуще всего скрыть от Давыда то, что я сделал. Что бы он подумал обо мне, о моей бесхарактерности? Даже запереть в ящик эти злополучные часы я не мог: у нас все ящики

были общие. Приходилось прятать их то на верху шкафа, то под матрацем, то за печкой... И все-таки мне не удалось обмануть Давыда!

Однажды я, достав из-под половицы нашей комнаты часы, вздумал потереть их серебряную спинку старой замшевой перчаткой. Давыд ушел куда-то в город; я никак не ожидал, что он скоро вернется... вдруг он - шасть в дверь!

Я до того смутился, что чуть не выронил часов, и весь потерянный, с зардевшимся до боли лицом, принялся ерзать ими по жилету, никак не попадая в карман.

Давыд посмотрел на меня и, по своему обыкновению, улыбнулся молча.

- Чего ты? - промолвил он наконец.- Ты думаешь, я не знал, что часы опять у тебя? Я в первый же день, как ты их принес, увидел их.

- Уверяю тебя,- начал я чуть не со слезами. Давыд пожал плечом.

- Часы твои; ты волен с ними делать, что хочешь.

Сказав эти жестокие слова, он вышел.

На меня нашло отчаяние. На этот раз уже не было никакого сомнения: Давыд действительно презирал меня!.

Этого нельзя было так оставить!

"Докажу ж я ему",- подумал я, стиснув зубы, и тотчас же, твердым шагом отправившись в переднюю, отыскал нашего казачка Юшку и подарил ему часы!