Юрий Тынянов: Малолетный Витушишников

Вареньку Нелидову вдруг стали поздравлять, и дело получило самую широкую огласку.

Форма для кормилиц временно оставлена под сукном, но третий день уже длилось охлаждение.

3

Пройдя по Аполлоновой зале, он увидел на мгновение в зеркале себя, а сзади копию Феба, и невольно остановился - он почувствовал свое грустное величие: император, получив горький ответ на свои чувства, - проходит для приема воинов в Георгиевскую залу. И в Георгиевской зале сразу принял эту осанку: старее, чем всегда, много испытавший, император принимает парад старых воинов.

Представлялись старослужилые жандармского корпуса офицеры. Император остановился взором на самом старом из них. Ему припомнилось, что где-то он уже видел его.

- Мы уже где-то встречались? - сказал он грустно.

- Точно так, ваше величество, имел счастие. Позвольте в отставку, сказал старец, слезясь.

- Подожди, мой старый... драбант 1, - сказал император, - мы вместе пойдем в отставку.

1 Драбанты - дворцовая гвардия. 468

Все вздрогнули.

Император хотел было сказать: старый товарищ, но решительно не помнил, где видел жандарма, и поэтому сказал: мой старый драбант. И об отставке.

Увидя слезы у всех на глазах, остался доволен. - Входите во вкус делать добро, - сказал он.

Прием кончился.

4

Двум солдатам Егерского полка карабинерной роты захотелось выпить. Браво солдатствуя уже десять лет, эти двое солдат, соседи по нарам, только раз штрафованные, но не бывшие на замечании, одновременно захотели выпить водки. Ночью, ворочаясь с боку на бок, они сказали об этом друг другу. Предприятие было опасное. - Рыск, - сказал старший и заерзал спиною.

Казармы стояли в одном из невидных мест, которых было много в Петербурге: в десяти минутах ходьбы были присутственные места, Нева, мост, соединявший Петербургскую часть с Васильевским островом, значительные и важные сооружения; но кругом - сады, голые и черные, табачная лавочка, богадельня, в которой виднелись бодрые инвалиды, а дальше - совершенно прозрачная, белесая дичь. По направлению к присутственным местам был кабак. Старший солдат работал в полковой швальне, и ускользнуть можно было, напросившись в одну из перевозок или на поручение. Речь шла о втором. Но и у второго была надежда: его употреблял по сапожному мастерству ротный командир, и могло случиться, что он мог быть вызван на квартиру для снятия мерки с ног супруги ротного командира.

- Рыск, - сказал сапожник, - без рыску нельзя.

Первый же был озабочен. Он сомневался.

В полку у солдат не было излишнего времени, которое не на что употребить, а излишнее время, остававшееся от строевой службы, швальных и пошивочных дел, чистки обмундирования и сбруи и т. д., заполнялось детскими играми. Если же бывали упущения, командир трактовал солдат как людей совершенно другого, зрелого возраста. Также в праздники делалось исключение - выдавалось по шкалику водки, которую звали "пенник" и "добрый пенник", а шкалик - "чаркой"; тогда же, во время праздника, ребята допускались "до девок", что в полку звалось также "попастись" и "на травку". Больные же я наказанные солдаты пользовались в госпиталях.

В утро того дня обоим солдатам посчастливилось.

Выйдя из ворот казармы, каждый по служебному делу, они разошлись в разные стороны, один подождал другого, и вскоре, сойдясь, они вытянулись, выравняли шаг и маршем направились по дороге в кабак.

Был час дня.

5

Принужденный вникать во все стороны подведомственной жизни, император после краткого отдыха принял главноуправляющего путями сообщений и публичными зданиями, генерал-адъютанта Клейнмихеля.

Небольшого роста, очень плотного сложения, с рыжими, чуть потолще императорских, усами, граф Петр Андреевич Клейнмихель был сложной натурой. Управляя, он не любил подписываться на бумагах, а производил дела по личному сговору и устному приказанию. Для быстроты суммы пересчитывались тут же, на месте, при самом заинтересованном лице. Перемещаемый с одного высокого поста на другой, он получил пестрое образование. Девиз его был: усердие все превозмогает. Будучи толст, рыж и усат, имел нежную девичью кожу. Проходя по строю подчиненных, говорил с ними звонким голосом и бывал скор. Допускал при провинностях короткость: трепал карандашом по носу. Но был и откровенен. При докладах открыто трактовал, например, министра финансов Вронченко - скотиной. Когда упоминалось это имя, он сразу заявлял:

- Скотина!

и более не слушал доклада. Но трепетал, как смолянка 1, чувствуя приближение императора. Войдя в его кабинет, он становился меньше ростом, бледнел, усы поникали, он видимо таял. Говорил хриплым страстным шепотом, когда же находил обыкновенный голос, - это был тонкий, детский дискант. Близость императора имела на Клейнмихеля чисто физиологическое действие: когда император сердился, генерала начинало тошнить. Отойдя в угол, он некоторое время с трудом удерживался от спазм. Император знал за ним эту слабость и уважал ее.