Глеб Успенский - Неизлечимый

Явилась она с намерением драться, но, вероятно, оробела, зато осыпала ее всякими ругательствами. Главное, разумеется, "отбиваешь мужа", и "архиерею", и этакое... Та, то есть госпожа Абрикосова, тоже взбесилась... Потому уж очень было все это несправедливо - и погнала мою жену вон... Та не пошла, а ревмя заревела. Стала жаловаться на свою участь, на меня, на мои неистовства и зверства, и госпожа Абрикосова так этими ее рассказами растрогалась, что и сама заревела и стала ее целовать и успокаивать...

С этих пор пошла между ними неразрывная дружба...

Обе они отшатнулись от меня, - и остался я один со своими свинскими наклонностями да с водкой... Жена моя, которой очень много досталось от меня горя, стала даже благодарить меня за эти ругательства мои, обличения ее дикости и грубости... Это ее подготовило понимать то, что ей стала толковать госпожа Абрикосова. А как только она поняла все, то и ушла от меня... Она моложе, в ней меньше грязи, да и то, что есть, жестоко обличено мною. Вот она и ушла - учиться...

Ну, тут я совсем ослабел и упал... Тяжело это даже рассказывать...

Оставаться среди общества отца Ивана и его практических знакомых - мне было не по себе, скверно... Уйти - коротка душа. Поэтому остаюсь - и лгу. Напьюсь - высказываю все и ругаюсь. А главное, после того как ушла жена, мне еще виднее стало, что я-то не уйду, что именно не могу уйти.

Захотелось умирать...

А как только увидал я, что надо мне умирать, - тотчас страсть как захотелось мне жить. И тут я очертя голову пустился во все тяжкие. За бабами, например...

Пошли доносы: в пьяном виде обругал отца Ивана, ругался в храме, бесчинничал на свадьбе с бабой... Ну и выгнали и засудили...

Под началом, в монастыре, я отрезвел как будто, и стало мне в самом деле ясно, что либо - помирать мне, либо - все вновь. Вот я и думаю: возможно ли какими-либо манерами фундаментально излечить и душу и тело? Тело, например, восстановлять медицинскими специями, а душу - одновременно чтением?.. Как вы полагаете, не возможно ли будет этими средствами себя возобновить, дабы вновь уже жить честно и благородно?

На этом вопросе окончился рассказ дьякона. Предоставляя решение его знатокам, я, как простой наблюдатель нравов современной жизни, могу обратить внимание читателей на существование в этой глуши небывалой доселе болезни. Эта болезнь - мысль. Тихими-тихими шагами, незаметными, почти непостижимыми путями пробирается она в самые мертвые углы русской земли, залегает в самые неприготовленные к ней души. Среди, по-видимому, мертвой тишины, в этом кажущемся безмолвии и сне, по песчинке, по кровинке, медленно, неслышно перестраивается на новый лад запуганная, забитая и забывшая себя русская душа, - а главное - перестраивается во имя самой строгой правды.