Леонид Бородин - Гологор

- Мясо... сухие носки... - сказал Степан.

И все заметались по зимовью, даже не обращая внимание на стоны Сашки. Степан занес свои камусы, тщательно осмотрел их.

Катя виновато суетилась вокруг него, заглядывала в глаза, несколько раз пыталась сказать что-то, но Степан не замечал ее и, пожалуй, не специально, - просто еще и еще раз прикидывал шансы успеха, иногда поводил мускулами, словно проверяя их надежность...

Прошло не более получаса с того момента, когда стонущего Сашку внесли в зимовье, и вот Степан уже стоял на камусах с рюкзаком и "тозовкой" за плечами. Напутствий не произносилось. Лишь в короткой паузе - несколько секунд, застыли все на снегу возле зимовья, а может быть, даже и не было паузы, а лишь один глубокий вдох Степановой груди да мгновение для первого толчка, который сорвал его с места и кинул навстречу километрам занесенной снегом тайги. Шорох камусов еще был слышен некоторое время в полной тишине, когда Степан уже исчез, как нырнул с разбега в белое марево, и в след ему сочувственно покачивались ветки молодых кедров, задетые им на ходу.

Катя кинулась в зимовье, снова припала, вцепилась в Сашкино запястье. Пульс был так же неровен, но дышал он чуть спокойнее, меньше слышался хрип, на щеках и на лбу выступил легкий румянец, а веки закрытых глаз вздрагивали, как у просыпающегося человека. Моня с Филькой замерли за спиной Кати. Веки задрожали сильнее, чаще, и Сашка открыл глаза. Катю поразило их выражение. Казалось, что Сашка просто спал, спал крепко и просыпался с трудом. В глазах не было боли, но вот он едва лишь пошевелился, и гримаса боли тут же завладела всем лицом и удивлением и беспокойством отразилась в глазах. Румянец мгновенно растаял на лице, оно стало белым, и всем показалось, что Сашка сейчас снова потеряет сознание. И несколько секунд он действительно боролся за сознание, об этой борьбе говорило напряжение мускулов лица, и Катя почувствовала ее по хаотическим прыжкам пульса. Крепко сжимая запястье, она помогала ему, как могла.

Вдруг Сашка спросил спокойным и вполне твердым голосом:

- Как все... кончилось?

Филька, чуть отстранив Катю, склонился над Сашкой.

- Порядок... обошлось... Второго взяли... Помял тебя малость...

- Грудь больно... - также отчетливо сказал Сашка.

- Терпи, Сашенька, - плача, залепетала Катя, - терпи, миленький, Степан ушел...

- На Лазуритку! - вставил Моня.

- Ты только не шевелись, лежи спокойно... Хочешь чего-нибудь... Пить? А?

- Да, пить! - торопливо шепнул Сашка.

Моня метнулся туда-сюда, и Катя осторожно, не вызывая движений, влила Сашке в рот несколько глотков. Они тем не менее стоили ему напряжения, и он, закрыв глаза, сжав челюсти, снова несколько минут лежал молча.

- Больше никто?.. - спросил потом, не открывая глаз.

- Хука задрал... - выскочил Моня и ойкнул, получив пинок от Фильки.

- Хук?! - открыл глаза Сашка. - Хук! - повторил он. - Совсем его, да?

Филька кивнул. О том, что Чапу тоже пришлось пристрелить, никто не рискнул заикнуться.

- Чего плачешь? Заживет... как на собаке...

Катя ощутила движение его руки, бросила пульс, и Сашкино рукопожатие вселило в нее и надежду и веру в лучший исход, который целиком зависел теперь от Степана. Она испытывала угрызения совести относительно Сашкиного друга и торопилась исправить свою ошибку...

- Это Степа медведя застрелил, который...

Она уже знала подробности. И тем более было досадно, что, зная это, накричала на Степана. Правда, тогда поспешное объяснение Мони она будто пропустила мимо ушей, так поразил ее вид бездвижного и окровавленного Сашки.

- Степа - человек!.. - ответил Сашка и поморщился, как ребенок. Больно... в груди... что там, а?

Катя растерялась, беспомощно обернулась к Фильке. Тот ответил с наигранной беззаботностью:

- Ребро у тебя треснуло. Это ерунда! Пятнадцатиминутное хирургическое вмешательство - и порядок! Ты, брат, крепись, а то жену свою в больницу уложишь. Мы ее тут еле-еле откачали, как она тебя увидела.

Филька нашел верный ключ к мужеству приятеля. Тот теперь скорее умер бы, чем пожаловался.

Сказывалась потеря крови...

- Хука жалко, - прошептал Сашка и закрыл глаза.

Катя было забеспокоилась, но Филька жестом объяснил ей, что нужен покой... Сашка то ли заснул, то ли снова впал в забытье.

День тянулся до раздражения вяло. Площадку для вертолета расчистили быстро. Один за другим, а то и все вместе выходили из зимовья и подолгу смотрели на ту, четвертую гриву, куда по нехоженым сугробам и буреломам теперь пробирался Степан. Когда начало темнеть, ожидание сменялось беспокойством - успеет ли, не заблудился ли? Зимняя ночь светла, но ориентира все равно не увидишь. Отклонишься чуть в сторону - и можешь пройти в сотне метров мимо, а потом можно идти до бесконечности, до самого Хамар-Дабана, пока не кончатся силы.