Аркадий Белинков: Из архива

Ю. Олеша занимает место В. Шкловского в трилогии Белинкова, чтобы лишиться ореола писателя, безупречного во всех отношениях.

О да! Во второй главе "Образ мира" Белинков останавливается на мастерстве Олеши, на замечательных метафорах его молодости: "Единицей измерения искусства Юрия Олеши является метафора, - начинает автор, но скоро задается вопросом: ... достаточно ли этого, чтобы сказать, что Юрий Олеша был прекрасным художником?" И отвечает: "Этого было бы совершенно достаточно, если бы понятия "метафора" и "искусство" были тождественны. Метафора художественного творчества начинается не в строке, а в самой задаче искусства, во всей деятельности художника: об одном говорить через другое, связывать явления, систематизировать мир, показывать его бессвязность и бессистемность". По Белинкову, у Олеши не всегда это выходило: "Ослепляющая яркость письма Юрия Олеши создавала иллюзию серьезного художественного открытия, [но] творчество его никогда не выходило за норматив уже существующей эстетики и было связано с уровнем традиционного эстетического восприятия и воспроизведения мира". Но даже и в рамках "старой" системы Олеша на заре своей молодости успел коснуться важных тем и концепций. Однако его мастерство сильно потускнело, когда писатель начал выполнять социальный заказ своего времени. И тут он оказался совсем не одинок: "Он повторил путь литературы четырех десятилетий... Есть много причин, по которым одни книги оказываются лучше, другие хуже. Из многих причин, которыми это можно объяснить, серьезное значение имеют две - история, разрушающая человека, и сила его нравственного сопротивления". Последнее зависит от самой творческой личности, и писатель несет моральную ответственность за свой выбор. Ю. Олеша был талантлив, потому Белинков и не мог простить ему капитуляции. Кому много дано, с того много и спрашивается.

Еще не будучи напечатанной, "Сдача и гибель..." стала широко известна в среде оппозиционно настроенных читателей. Сведения о ней попали даже за границу. Один итальянский ученый, очевидно, не догадываясь, что может подвести автора, сообщил своим читателям, на мой взгляд, правильную оценку работы: "...мне довелось прочесть машинописную рукопись размером свыше 900 страниц Аркадия Белинкова... Это - эссе о падении русской интеллигенции после революции, нечто вроде реквиема, сконцентрированного на личности и творчестве Юрия Олеши... неумолимая фреска, посвященная поколению, которое, говоря словами Якобсона, потеряло своих поэтов, сага истории литературы о страданиях, и отказах, и унижениях, и компромиссах, и мученичестве русских писателей при коммунизме..." 2

Мнения о книге, однако, разделились. За Олешу обиделись его современники по двадцатым годам, прошедшие тот же путь, что и он. Вольно или невольно, друзья возвращаемого писателя превратились в еще одно цензурное звено. Один из них стал автором уничтожающей внутренней рецензии на книгу Белинкова. Он даже и не думал скрывать своей реакции. Игорь Губерман - шестидесятник, прочитавши рецензию, был поражен: "Впервые в жизни обнаружил я, что замечательные люди могут быть враждебны друг другу, и для убийства книг и мыслей совсем необязательно участие заведомых мерзавцев". 3

На книгу под скромным названием "Юрий Олеша" Белинковым был заключен договор в издательстве "Искусство", которое дважды объявляло о выходе книги. Но рукопись настолько отличалась от норм, принятых в советском литературоведении, что издательству приходилось отчаянно бороться со своим автором. А ему - с ним. По требованию редакторов, якобы знавших, что надо сделать, чтобы провести рукопись через Главлит, Белинков был вынужден многократно ее переписывать. О том, как это происходило, я намереваюсь рассказать в книге "Распря с веком".

Между тем, приближалось празднование пятидесятилетия Октябрьской революции. Поворот к старым сталинским временам наползал, как туча, хотя еще не имел ни своего нового названия, ни точки отсчета. Старая, "сталинская" гвардия втихую укрепляла свои позиции. Издательские планы пересматривались, рукописи откладывались на неопределенное время или совсем выбрасывались из плана издания. Возвращалось сервильное время. Книга о сдаче и гибели русской литературы советского периода безнадежно застряла в издательстве.

Но у Белинкова нашлись сторонники даже среди издательских работников, правда, не в Москве, а в Улан-Удэ. Главный редактор журнала "Байкал" А. Бальбуров и зам. редактора В. Бараев в первом номере журнала "Байкал" за 1968 год напечатали отрывок "Поэт и толстяк" из книги "Сдача и гибель...".