Леонид Бородин - Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова

Неожиданно, как будто из мороза, возник Нефедов. Колька кинулся к нему, вцепился в полушубок: когда да когда?

-- Скоро, -- отвечал старшина, подходя к Лизавете. -Замерзла? Отсюда вы ничего не увидите. Будем с Байкала смотреть.

-- Ой, а лед-то... -- испугалась Лизавета.

-- Да ты что! Такие морозы с ноября! В Слюдянке уже полуторки ходят. Зато картинка будет во всей красе. Ну, я побежал. Как рожки задудят, выходите на лед, а я по-последнему гляну и к вам. Все! Побежал!

И исчез, словно в морозе растворился. А меж тем с того, другого берега Байкала длинными серыми космами в полнеба восходил рассвет, и в ответ рассвету стали прорисовываться скалы на этом берегу. Еще не отчетливо видимые, они, казалось, зависали в опасном наклоне прямо над путями, готовые в любой момент без всякой взрывчатки обрушиться снежно-каменной лавиной и все и всех под собой похоронить навечно. Лизавета с детства знала эту утреннюю обманку. Потом, когда полностью рассветет, скалы сначала будто выпрямятся-распрямятся, а потом, как взаправду, откинутся назад, довольные, что попугали человеков, что напомнили им про их природную малость и хлипкость...

Из дому вышла беременная жена Шагурина Зинаида и заохала: дескать, чего это Лизавета мерзнет здесь, когда можно и чайку попить... На мальчишек своих накричала, что не сказали ей про Лизавету. Оправдывалась, что заспалась, проводив мужа на "пилот". Зинаида, как и муж, путевая обходчица, но по причине восьмого месяца беременности отбоярилась от "пилота", чем была ужасно довольна, словно по облигации выиграла. Лизавета смотрела на ее не вмещающийся под телогрейкой живот и ахала про себя: "Господи! О чем они думают, эти путейские бабы! Ведь в домике этом скоро не поместятся... Но рожают и рожают... То ли это какая-то странная смелость, то ли обычная бабская глупость..."

По тяжкому делу была она в этой семье пару месяцев назад. Очередная подписка на заем. У Лизаветы в инструкции все расписано: инженеры, учителя и высокооплачиваемые рабочие должны подписаться на два годовых оклада. Все остальные -- не меньше чем на один. Как только объявила, с чем пришла, Зинаида в рев, по животу колотит -- на жизнь жалуется... Лизавета, душу в кулак зажав, давай толковать про города и села, разоренные немцами, про детей бездомных, про солдат-калек, а Зинаида знай себе ревет, на мужа, из-за угла рычащего, ноль внимания и на бумагу подписную на столе как на змеюгу таращится. Но конец всегда один -подписываются. И на Лизавету без обиды. Еще и щей предложат.

Нет, хоть уже и пробирает мороз, входить в дом отказалась. Помнила -- духота, теснотища... Да и за Колькой надо присматривать, вон они всей оравой уже который раз на пути выскакивают. Шагуринские, они-то привычные, а Колька, чуть что, может и растеряться. Поблагодарила, про самочувствие спросила. Зинаида, животом с крыльца помахав, убралась в дом.

В огромных, на сто ладов подшитых катанках, как утица, переваливаясь с боку на бок, появилась, постанывая, Груня. Только плюхнулась на скамейку, по нечетной опять поезд. Скорый Москва -Владивосток. Желтым флажком отмахала, а там, на подходе, взрывы петард. Одна, другая, третья. Вот по четной и паровоз появился, с визгом и шипением сбрасывая пары, грохоча сцепками на торможении. А Груня уже красным флажком грозится машинисту, чтоб дальше шагуриной будки ни на метр, чтоб стоять теперь до особого ее приказу. Сразу за паровозом два обычных пассажирских вагона, а дальше -- теплушки с дымящимися трубами "буржуек". На окнах теплушек колючка. "Зэковский" состав, обычное дело. С зимы сорок пятого перли на запад, один за одним. Пленных японцев везли. С лета сорок шестого -- на восток. Свои. Русские, украинцы -всякие... Груне не сиделось, поковыляла вдоль состава, задирая платками замотанную голову к квадратным прорезям -- окнам. Это тоже всем понятно -- вдовий интерес к "зэковским" поездам: дескать, а вдруг не сгинул вовсе муженек, а по несчастью попал к этим, которым не повезло по-своему. Все они, вдовушки, неравнодушны к зарешеченным вагонам, как к последней надежде один Бог знает на что...

К Лизавете подошел охранник с винтовкой на огромном тулупе с воротником по затылок, расспрашивал, долго ли стоять придется. Лизавета объяснила, как могла. Для порядку тоже спросила:

-- Кого везете?

-- А... -- отмахнулся охранник, -- всякую поднемецкую шушеру. На месте б их пострелять...

-- Ну зачем же, -- возразила Лизавета, -- пусть хоть какую пользу дадут, столько всего надо восстанавливать...