Алексей Варламов - Лох

Однако ж, приблизившись к окну, Саня увидел отца. От неожиданности он растерялся: Иван Сергеевич ездил на дачу редко, а с тех пор, как сыновья женились, и вовсе перестал здесь появляться. Он сидел за пустым столом, положив руки на блеклую клеенку, немного грузный, одетый по-городскому. Плащ его был замызган, но он, словно ничего не замечая, молча глядел перед собой, и у Тезкина перехватило дыхание от жалости к нему.

-- Папа, -- позвал он нерешительно.

-- Здравствуй, -- проговорил тот, пытливо глядя на появившегося в сумерках сына, -- поздненько ты что-то возвращаешься,

-- Я в храме был.

-- А,-- молвил Иван Сергеевич,-- стало быть, ты, как наша Галина, в веру вдарился? И как, помогает?

-- Да не очень пока, -- ответил Тезкин-фис смущенно. -- Как вы там живете?

-- По-всякому. Ты вот нас забросил совсем. Зимовать, что ли. здесь собрался?

-- Да.

-- И университет заканчивать не хочешь?

-- Не хочу, папа.

Иван Сергеевич ничего не ответил, прошелся взад-вперед по террасе, зябко поведя плечами, и вышел на крыльцо.

-- Пойдем в комнату. Я затоплю, -- предложил сын.

-- Не понимаю я тебя, Саша, -- заговорил отец, обернувшись, -- не понимаю жизни твоей. Ну хорошо, не хотел ты учиться, пошел в армию, заболел, потом из дома сбежал -- ладно. Я думал, бесится парень, со мной тоже такое было. Поступил наконец в университет. Ну, кажется, все, одумался, за дело взялся. Нет же, снова не понравилось, бросил, уехал. Пусть! Я, если хочешь, даже уважаю тебя за это. Не идешь по прямой, как Пашка с Женькой, и правильно. Но теперь-то что? Дальше? Сколько ты еще так будешь?

-- Я не знаю, папа. Я не социалистическая экономика и планировать ничего не умею.

-- Но цель-то у тебя должна быть в жизни какая-нибудь?

-- У меня есть цель.

-- Какая же?

-- Я хочу вернуться к тому состоянию, когда люди желали не изменить мир, а всего-навсего его понять.

-- И много ты понял?

-- Нет. Но мне много и не надо. Мне бы хоть чуть-чуть понять, самую малость, столько, сколько мне природой ума отпущено. Я ведь знаю, что немного. Если б, допустим, был у меня от Бога какой-нибудь талант, я бы его попытался развить и стал бы не знаю кем -- писателем, художником, инженером, врачом, учителем. Но таланта у меня никакого нет, а такие люди и становятся на манер меня философами-самоучками. И это самое безобидное. Хуже, когда они лезут в серьезное дело и губят все, к чему прикасаются.

-- Отчего же ты о себе такого мнения, Саша?

-- Что делать? -- усмехнулся Тезкин. -- Было у отца три сына, двое умных, а третий дурак. Судьба у меня такая. Ты веришь в судьбу?

-- Нет, не верю.

-- А я верю. Верю в то, что живут где-нибудь на небе, а может быть, и на земле три старухи мойры: дающая жребий, прядущая и неотвратимая. И никуда от этих старух не уйти, и жаловаться, и пытаться что-то изменить -- все напрасно. А единственное, что остается, когда помыкаешься, подергаешься из стороны в сторону, шишек разных набьешь, остается только эту судьбу возлюбить, какой бы злой она к тебе ни была, и следовать за ней с покорностью.

-- А как же свобода воли?

-- А это, папа, вещи, уму человеческому недоступные, -- согласование судьбы со свободой воли.

-- Ты действительно мудрецом стал, я гляжу.

-- Какой я мудрец? Я, папа, лаборант, и мое дело маленькое -расшифровывать снимки. А что до судьбы, то напрасно ты говоришь, что в нее не веришь. Ты это лучше меня знаешь, ибо сам так всю жизнь живешь.

-- Как?

-- А так: угрохал себя на семью, на службу, ничего, кроме этого, не видел -- как солдатик оловянный. Соратники все твои перекрасились, разбежались, все предали, а на тебя же еще и всех собак навешивают. Тоже, впрочем, судьба. Мне кажется, ты устал очень, папа. И дети тоже... не лучше. Но ты не думай ничего. Ты очень хороший, отец. Я бы таким быть не смог. Я перед тобой виноват очень, я знаю это, я тогда еще знал. Но, -- голос у него задрожал, а отец стоял вполоборота в тени, и лица его Саня совсем не видел, -- погоди немного, я вернусь, я скоро вернусь, как блудный сын, а пока еще рано мне.

-- Ну что ж, -- ответил Иван Сергеевич, помолчав, -- рано так рано. Я, в общем, ничего другого и не ждал. Я просто думал... хотел, может быть, помочь тебе чем-то...

-- Ты не сердись, мы с тобой сейчас поужинаем, чаю выпьем, я тебя грибами угощу. Вино есть, хочешь?

-- Нет, Саша, спасибо, поеду я.

-- Да погоди, переночуй, куда ты поедешь на ночь глядя? Патрули еще эти с собаками всюду ходят.

-- Нет.

Он поднялся грузно, хрустнул пальцами, и Тезкину снова стало его жаль, жаль, что их разговор не получился и он не смог найти нужных слов и убедить отца в чем-то своем, очень важном. Так и остались они, не понявшие друг друга и друг другом не понятые, близкие, любящие люди.