В Вересаев - На повороте

Мастеровой медленно и громко протянул:

- Я думал, это пушки, ан это - лягушки!

Кругом засмеялись.

- Молчать!!! - гаркнул толстый господин.- Дурак!

- Не бывал, брат, ты умным человеком, коли я дурак. Ишь ты какой! Ясный козырек нацепил себе и думает,- хозяин! Мне на твой ясный козырек наплевать!

- Ах-х ты, мер-рзавец! - возмутился про себя господин и высунулся из окна, как бы высматривая, скоро ли остановится поезд, чтоб позвать жандарма.

- Плюю я на твой ясный козырек, вот так: тьфу! - Мастеровой плюнул на пол.- Плюю и попираю ногами.

Рядом сидел подгородный мужик. Он с усмешкою сказал:

- Буде вам! Чем все ругаться, лучше прямо подраться!

- Верно! Мне ндравится ваше слово! Я вас уважаю!.. А сказать что-нибудь против меня ясному козырьку энтому - не позволю! Не желаю молчать!.. Извините меня, пожалуйста! Прошу извинения!

Мужик зевнул.

- Тут колокольцов нету, звенеть не на чем.

Толстый господин подергивал головою и продолжал выглядывать в окно.

- Не желаю молчать! - волновался мастеровой.- Он меня растревожил, а я его не беспо-коил!.. Слышь ты, козырек! Я сознаюсь, что ты - дурак! Понял ты это слово?

Поезд остановился у полустанка. Толстый господин поспешно вышел, через минуту воро-тился с жандармом. Указал на мастерового и коротко сказал:

- Вот! Убери его!

Жандарм подошел к мастеровому и решительно взял его за рукав.

- Вставай!

Мастеровой оторопело глядел:

- Что такое? В чем дело?

- Но, но, вставай! Ничего!

- Да что вы? За что вы меня?

Таня вскипела.

- Послушайте, жандарм, за что вы его высаживаете? Он ничего не делал!

- Мы все можем быть свидетелями,- прибавил Токарев.- Этот господин сам же первый начал. На весь вагон стал кричать и ругать его.

Грозно и выразительно толстый господин сказал жандарму:

- Я тебе заявляю, что он мне нанес оскорбление!

Токарев спокойно возразил:

- Все в вагоне слышали, что вы первый стали наносить ему оскорбления.

Токарев был одет чисто и прилично, гораздо приличнее толстого господина. Жандарм в нерешительности остановился.

- Жандарм! Я тебе повторяю: возьми его!.. Он пьян!

- Нет, я не пьян! Вы меня оскорбили, а я вас не тревожил!

Жандарм шепнул Токареву:

- Вы не извольте беспокоиться. Я его только в другой вагон переведу.

В приятном и спокойном ощущении силы, которую давал ему его приличный костюм, Токарев громко возразил:

- Да с какой стати? Мы вам все заявляем, что этот господин сам начал первый скандалить. Почему вы его не переводите?

- А то, может, ваше благородие, вы сами перейдете? почтительно-увещевающим голосом обратился жандарм к толстому господину.

Господин грозно крикнул:

- Я тебе в последний раз повторяю: убери его!

Жандарм растерянно пожал плечами:

- Да ведь вот... Все свидетельствуют, что вы же сами начали.

- Ах та-ак!.. - зловеще протянул господин.- Ну, хорошо, ступай!.. Хорошо, хорошо! Можешь идти! Мы это еще увидим! Ступай, нечего!

Жандарм с извиняющимся лицом мялся на месте. Вагоны двинулись. Он соскочил на платформу.

- Тут еще скоро, пожалуй, изобьют тебя! - возмущенно сказал толстый господин, взял свой чемодан и пошел в другой вагон.

Торжествующий мастеровой стоял, пошатываясь, и смотрел ему вслед.

- Фью-у! - слабо свистнул он и махнул рукою вдогонку.- Нет, ей-богу, чудачок! - обратился он к Тане и лихо покрутил головою.- Молчи, говорит, дурак!.. А? Почему такое? Не желаю молчать!.. Благородного человека я уважаю всегда! А коли со мною поступают сурьезно,- не могу терпеть! Такой уж карахтер у меня... строгий! Намедни мастер говорит нам: вот что, ребята! После Спаса за каждый прибор на две копейки меньше будем платить... Как так? Нет, я говорю, я не желаю!.. Мне не копейка нужна. Что копейка? Я на нее плюю! - Он достал затас-канный кошелек, вынул пятиалтынный и бросил его наземь.- Вот! Не нужно мне, пускай тут лежит! А зачем он неправильно поступает? Не желаю, говорю, уйду от вас, больше ничего!

- А вы где работаете?

- Мы-то? А вон за бугром здание пыхтит... Мы - токари по металлу... Медь, свинец, железо - это у нас называется металл... По-нашему, по-мастеровому!

Поезд гремел и колыхался. В вагонах зажгли фонари. Таня сидела в уголке с мастеровым и оживленно беседовала. Мастеровой конфиденциально говорил:

- Я, милая моя барышня, желаю жить, чтоб было по-справедливому, чтоб обиды мне не было! Я этого не желаю терпеть - никогда! А за деньгами я не гонюсь... Я вот выпил,- и больше ничего!

Паровоз оглушительно и протяжно засвистел. В темноте замелькали огни томилинских пригородов. Все поднялись и стали собираться.