В Вересаев - На повороте

Заря догорала. Поезд гремел и колыхался. В душном, накуренном вагоне было темно, стоял громкий говор, смех и песни.

Таня сказала:

- Да, Володя, вот что! Как хочешь, а нужно будет в Томилинске предпринять еще что-нибудь, чтоб Варя уехала отсюда.

Токарев махнул рукою.

- Ну, пошло!.. Я не понимаю, чего ты берешь на себя какую-то опеку над Варварой Васи-льевной.

- Да неужели же ты не видишь, что с нею делается? Ведь положительно живьем разруша-ется человек: какое-то колебание, сомнение во всем, полное неверие в себя... Очевидно, ее деятель-ность ее не удовлетворяет.

Токарев пожал плечами.

- Откуда это очевидно? Я не говорю про Варвару Васильевну, я ее слишком мало знаю,- но, вообще говоря, человек может не верить в себя совсем по другим причинам. Он может призна-вать данную деятельность самою высокою и нужною, и все-таки не верить в себя... Ну, хотя бы просто потому, что чувствует себя не в силах отдаться этой деятельности,- произнес он с усилием.

Таня удивилась.

- Как это так? Деятельность самая высокая и нужная,- и не можешь ей отдаться! Очевид-но, значит, есть другая деятельность, более высокая и более нужная.

- Таня, меня прямо поражает, до чего ты узко смотришь! Возьмем какую угодно деятель-ность. Пусть она будет самая высокая, самая нужная,- все, что хочешь. Да только нет у меня сил отдаться ей.

- Очевидно, значит, ты не совсем веришь в нее.

- Ну, слушай, Таня! Поставим вопрос грубо, карикатурно. Скажем, я страстно люблю шампанское, устрицы. Умом я вполне понимаю, что есть дела несравненно выше уничтожения устриц и шампанского, да меня-то больше тянет к устрицам и шампанскому.

- Тогда нечего и ломать себя: пей шампанское и ешь устрицы.

Подошел Сергей и молча сел около них на ручку скамейки. Токарев спросил:

- Так что, если бы тебя больше всего тянуло к такой "деятельности", то ты со спокойною душою и отдалась бы ей?

- По-моему, это ужасно скучно; но, если бы тянуло,- конечно, отдалась бы.

- Господи, до чего все это эгоистично! - возмутился Токарев.- Ну, где же, где же у тебя хоть какой-нибудь нравственный регулятор, хоть какой-нибудь критерий? Сегодня скучно жить для себя, завтра станет скучно жить для других. Неужели ты не понимаешь, сколько в этом эгои-зма? Что хочется, то и делай!.. Тебе даже совершенно непонятно, что могут быть люди, которые считают своим долгом делать не то, что хочется, а что признают полезным, нужным для жизни.

Вмешался Сергей:

- Но вопрос в том,- насколько им это удается? Я не понимаю, почему вы так возмущае-тесь эгоизмом. Дай нам бог только одного - побольше именно эгоизма,- здорового, сильного, жадного до жизни. Это гораздо важнее, чем всякого рода "долг", который человек взваливает себе на плечи; взвалит - и идет, кряхтя и шатаясь. Пускай бы люди начали действовать из себя, свобо-дно и без надсада, не ломая и не насилуя своих склонностей. Тогда настала бы настоящая жизнь.

- Воображаю, какая бы настала жизнь! - сдержанно усмехнулся Токарев.

- Хорошая бы жизнь настала! И погиб бы безвозвратно ее главный враг скука. Потому что вот с чем эгоизм никогда не захочет примириться - со скукою!

Токарев с улыбкою поднял брови.

- Скука... Вы серьезно думаете, что главный враг жизни - это, действительно, скука?

- Безусловно! Скука стОит всяких лишений, унижений, длинных рабочих дней и тому подобного... Скучно! Ведь от этого "скучно" люди сходят с ума и кончают с собою, это "скучно" накладывает свою иссушающую печать на целые исторические эпохи. Вырваться из жизненной скуки - вот самая главная задача современности. И суть не в том, чтоб человек вырвался из этой скуки, а чтоб люди вырвались из нее. А для этого что нужно? Нужно, чтоб вокруг ключом била живая общественность, чтоб жизнь целиком захватывала душу, чтоб эта жизнь была велика и сильна, полна борьбы и света... Вот что нужно, чтобы ощущал человек, а не необходимость какого-то "долга"... Долг! В соседстве с долгом сам воздух начинает скисаться и пахнуть плесе-нью.

Таня слушала с разгоревшимися глазами.

- Все это очень легко говорить...- начал Токарев, но в это время в вагоне поднялся шум и крик.

Толстый господин, в грязном парусиновом пиджаке и сером картузике с блестящим козырь-ком, орал:

- Сволочь ты, негодяй!! Я отставной поручик Пыльского гренадерского полка, а ты мне смеешь "ты" говорить?.. Подлец!

Мастеровой в чуйке, с бледным, зеленоватым лицом, мирно было заговоривший с сердитым господином, в первую минуту опешил.

- Я тебя, мерзавца, сейчас велю высадить из поезда!.. Подлец, пьяница!..