Борис Виан - Любовь слепа

Борис Виан

Любовь слепа

(Из сборника "Волк-оборотень")

I

Пятого августа в восемь часов город начал погружаться в туман. Он был необычно мутным, казался окрашенным в густой голубой цвет и совсем не затруднял дыхания. Он выпадал параллельными слоями: сначала, пенисто стелясь по земле, поднялся сантиметров на двадцать, скрыв от прохожих их собственные ноги. Женщина из дома № 22 по улице Сент-Бракмар никак не могла найти ключ, упавший перед входной дверью. Шесть человек, включая грудного ребенка, пришли ей на помощь - в это время осело второе покрывало: нашли ключ, но потеряли дитя, которое уползло под прикрытием шлейфа. Ему не терпелось увильнуть от рожка и познать скромные удовольствия взрослой жизни. Одна тысяча триста шестьдесят два ключа и четырнадцать собак затерялись таким образом в первое утро. Забросив бесполезные отныне поплавки, рыбаки посходили с ума и отправились на охоту.

Туман плотно забивал улицы в ложбинах и нижней части склона; длинными полосами заволакивал водосточные и вентиляционные трубы; завоевывал переходы метро, которое перестало функционировать после того, как молочный поток поднялся до уровня красного сигнала светофора; тем временем опустилась третья завеса, и наверху теперь приходилось брести уже по колено в белой пелене.

Жители верхних кварталов, считая себя более везучими, высмеивали тех, кто жил у самой реки, но спустя неделю мир и согласие восторжествовали; с этого момента все могли одинаково биться о мебель в своих квартирах, поскольку туманом заволокло крыши самых высоких зданий. Дольше всех держалась макушка колокольни, но очередная волна мутного прилива затопила и ее.

II

Орвер Лятюиль проснулся тринадцатого августа. Проспал он часов триста, не меньше; отходил от крутой пьянки медленно и сначала подумал, что ослеп, знать, накануне потреблял что-то ядреное! Было темно, но темнота казалась какой-то непривычной; такое ощущение, будто электрический свет изо всех сил бьет по опущенным векам. Неуверенной рукой он нащупал ручку радиоприемника. Радио работало, но последние известия до недоочнувшегося Орвера доходили с трудом.

Не обращая внимания на щебечущие комментарии диктора, Орвер Лятюиль задумался, поковырял пупок и, понюхав палец, решил, что было бы неплохо помыться. Но практичность тумана, погружающего все сущее в беспросветный мрак - ну совсем как плащ - Ноя, нищета - нищих, парус Танит - Саламбо или скрипка, в которую засунули кошку, - убедили его в ненадобности душа. К тому же этот туман источал нежнейший аромат чахоточных абрикосов, что должно было убивать все человеческие запахи. Слышимость даже улучшилась, и звуки, окутанные этой туманной ватой, приобретали забавный резонанс, звонкий, но бесцветный, подобно лирическому сопрано, чьей обладательнице заменили протезом из кованого серебра небо, пробитое при неудачном падении на рукоятку плуга.

Прежде всего Орвер выбросил из головы все возникающие вопросы; он решил вести себя так, как будто ничего не произошло. В результате без труда оделся, поскольку одежда находилась на своем привычном месте: что-то на стульях, что-то под кроватью, носки в ботинках, один ботинок в вазе, другой под ночным горшком.

- Господи, - сказал он себе, - ну и странная же штука этот туман.

Это не очень оригинальное замечание избавило его от распевания дифирамбов и примитивного энтузиазма, с одной стороны, печали и черной меланхолии - с другой, переведя феномен в категорию просто констатируемых фактов. Он привыкал к необычной ситуации, осваивался и вскоре осмелел до такой степени, что даже надумал провести ряд психологических опытов.

- Спущусь-ка я к хозяйке с расстегнутой ширинкой, - произнес он вслух. Посмотрим, действительно ли это из-за тумана, или у меня что-то с глазами.

Дело в том, что присущее французу картезианство ставит под сомнение существование густого тумана как такового, даже если густоты хватает на закупорку его французского зрения; что бы по радио ни говорили, его французское мнение не изменится, и в чудеса он верить не будет. У них там на радио одни придурки.

- Я его выну и спущусь прямо так, - решил Орвер. Он его вынул и начал спускаться прямо так. Первый раз в жизни он обратил внимание на трещание первой ступеньки, хрущание второй, шуршание четвертой, шумшание седьмой, шлептание десятой, шкрептание четырнадцатой, штрекотание семнадцатой, скржтание двадцать второй и зззузжание медных перил, слетевших с последней опоры.