Марк Алданов - Истребитель

- Мать честная! Що це у тебе, царь Грозный, вид такий, як кажуть краше в гроб кладуть,- сказал Пистолет, вглядываясь в него с любопытством (хотя в полицейском отношении Иван Васильевич был совершенно неинтересен). Пистолет был родом из Великороссии, но постоянно вставлял в свою речь малороссийские, еврейские, татарские слова. "Как это глупо и неестествен-но!" - подумал Иван Васильевич. Его из-за имени-отчества и тихого характера остряки часто звали Иваном Грозным. - Чи болен? Чи влюблен в гарну дивчину? А може, хочешь кого застукать?

Иван Васильевич, доставая из шкапчика угощенье, ответил, что не болен, не влюблен и никого застукать не хочет. Он налил наливки в фаянсовую чашку с желтой трещиной внутри, напоминав-шей по форме линию жизни. Его стаканы давно все поразбивались.

- А ты что же не пьешь, дуся? Нездоров или що?

- Исхудал? - быстро спросил Иван Васильевич.

- Штоб да так нет, не исхудал. Треба выпити, дуся. Один Севастопольский герой, того Севастополя, пьяница, Николаевский солдат, говорил: "Водка враг мой, но Христос велел любить и своих врагов", Так-то, дуся. Хороша твоя наливка, грих хаять. На родительских? - спросил он, немного подчеркивая свой либерализм в вопросах веры: так прежде назывались лучшие вишни, поспевавшие к родительской субботе.

Поболтав еще немного, Пистолет передал Ивану Васильевичу приказ о выселении. Прежде такой приказ показался бы Ивану Васильевичу большой бедой. Теперь он и к этому отнесся почти равнодушно.

- Да в чем дело? Кто такой приезжает?

- Черчиля' ждут, дуся, - сказал Пистолет. - Черчиля. Конференция буде.

- Что же, вы мою саклю отдадите Черчилю'? - со слабой улыбкой спросил Иван Васильевич, делая из вежливости тоже ударение на последнем слоге. Пистолет засмеялся.

- Оце ты здорово казав! Твоя сакля, дуся, дюже гарна, буде с него, биса, Воронцовского дворца.

- Так чем же я ему мешаю?

- Ты ему, дуся, не мешаешь, це он тоби мешае.Ты как полагаешь, охранять Черчиля треба? Та вжеж треба. Може, где ишо тут и Хрыци запропастылись, - сказал Пистолет и лицо его стало серьезным; он перестал употреблять малороссийские выражения. - Приезжих из Москвы ребят надо, а? И еще угораздило тебя, брат, поселиться у дороги на аэродром. Короче говоря, я из уважения к тебе приехал предупредить за день. Других просто гонят в шею: собирай, брат, свои манатки, ступай на все четыре стороны, и никаких гвоздей.

- Я то на какую из четырех сторон пойду? - сердито спросил Иван Васильевич. Пистолет на него посмотрел.

- Ша! - сказал он и встал из за стола. Выпятив грудь, расставив руки с крепко сжатыми кулаками он запел: "Поедем, охотник, кататься, - Я волны морские люблю"... Иван Васильевич соображал, у кого ему попросить гостеприимства. "Или прямо в больницу пойти? Ни за что!".

- Найдешь, дуся, куда деться, - сказал Пистолет и налил себе в чашку еще наливки. - Кого другого, а тебя все примут как дорогого гостя, а то и мы шепнем, чтобы приняли как следует. Ну, Михайлову упроси, у нее славная квартирка. Партбилет с 1919 года, активистка и завженотделом. У нее насильно не реквизнешь. И то правда, что теперь в Ялте такая трепатня идет.

Рассказав о трепатне, выпив всю бутылку наливки, Пистолет сообщил, что дело не в Черчиле.

- На Черчиля, ты сам понимаешь, нам с третьего этажа начихать. Лордам по мордам! Да и кто его тронет? Ни одного живого фрица во всем Крыму нет. Сам приезжает, вот что! Будет жить в Юсуповском дворце, - сказал он, понизив голос и заранее наслаждаясь эффектом своих слов. Но на Ивана Васильевича теперь и приезд самого не произвел особенного впечатления. Пистолет огорчился и пожалел, что сказал. - Только ты, дуся, никому ни слова, слышишь? Сам понимаешь!

- Да кому же я скажу? Трубковертам на винограде, что ли? - угрюмо отозвался Иван Васильевич. Пистолет опять на него посмотрел, взял книгу с дивана и пожал плечами.

- Читай, дуся, читай. Теперь тебе за это никто ничего припаять не может, не те времена... А вообще держи ухо востро. Я тебя худому не учу, да ты меня не очень слушаешь. Как в твоем Писании сказано: "Пискахом вам, а не плясасте", - вставил Пистолет. - О своих же вещах не кручинься. Братва такая, что золото им положь, и того не стащат. Им за воровство чуба накрутят.

- Почту будут ли пересылать?

- Я им скажу, оставь адрес... Хочешь свежую газету? Вот... Ну, прощай, спасибо за угощение.

Проводив гостя, Иван Васильевич поднялся на крышу и занялся обедом. Марья Игнатьевна обещала приехать к четырем часам. "Да, да, не все ли равно теперь?" - думал он, чистя картош-ку. Он в самом деле знал несколько человек, которые, хоть и без радости, не отказались бы ненадолго приютить его. У Ивашкевичей была свободная комната, оставшаяся от трех убитых на войне сыновей. "Да уж очень тяжело теперь с ними. "Братва" все перероет и просмотрит. Ничего недозволенного у меня нет"... Решил взять с собой и письма Марьи Игнатьевны, хотя они были самого невинного содержания. Последнее письмо от нее пришло за несколько дней до того: "Приеду "на чашку чаю" и сообщу вам приятную новость", - писала она, опять шутливо подчер-кивая взятыми в кавычки словами его дореволюционный склад мыслей. "Какая - такая приятная новость? Какие теперь могут быть приятные новости?" - подумал Иван Васильевич.