Николай Лейкин: Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии

– И пальмы, пальмы. Даже латании. Такие латании, как в оранжереях или в зимнем саду в «Аркадии». Вот так штука! Господи Иисусе! Я не слышала, чтобы в Ницце могли быть такие растения. Право, уж не ошиблись ли мы как-нибудь поездом и не попали ли в Италию?

– Почем же я-то знаю, матушка! Ведь ты у нас француженка, ведь ты разговаривала.

– Да ведь кто ж их знает! Разговариваешь, разговариваешь с ними, а в конце концов все равно настоящим манером ничего не понимаешь. Смотри, смотри, целый лес пальм! Вот оказия, если мы ошиблись!

– Да не проспали ли мы эту самую Ниццу-то – вот что? – вмешался в разговор Иван Кондратьевич. – Ведь вы сказывали, что Италия-то за Ниццей. Ниццу проспали, а теперь в Италии.

– И ума приложить не могу! – разводила руками Глафира Семеновна, восторгаясь видами. – Смотрите, смотрите, скала-то какая и на ней домик. Да это декорация какая-то из балета.

– Совсем декорация… – согласился Иван Кондратьевич. – Театр – одно слово.

– Батюшки! Забор из кактусов. Целый забор из кактусов… – кричала Глафира Семеновна. – И лимонная роща. Целая лимонная роща. Нет, мы, наверное, в Италии.

– Проспали, стало быть, Ниццу! – сказал Иван Кондратьевич. – Ну, плевать на нее. В Италию приехали так в Италию, тем лучше, все-таки к дому ближе. А только что же я шарманщиков не вижу? Ведь в Италии, говорят, весь народ шарманщики. А тут вон уж идет народ, а без шарманок.

– Боже мой! И шляпы на мужиках итальянские, разбойничьи. Нет, мы положительно приехали в Италию, – продолжала Глафира Семеновна.

– Так спроси вон этого эфиопа-то, что к нам в купе давеча влез, чем сомневаться, – сказал Николай Иванович. – Он туточный, он, уж наверное, знает, куда мы приехали.

Глафира Семеновна откашлялась и начала:

– Монсье… се Итали? – кивнула она в окошко. – У сон ну апрезан?

– Tout de suite nous serons à Cannes, madame… – отвечал пассажир, осклабившись в легкую улыбку и приподнимая свою дорожную шапочку.

– Ну что? Проспали Ниццу? – спрашивает Николай Иванович жену.

– Постой… Ничего не понимаю. Надо еще спросить. Ну а Ницца, монсье? Нис? Ну завон дорми и не савон рьян… Нис… Ну закон пассе Нис?

– О, non, madame. А Nice nous serons à six heures du matin.

– Слава богу, не проехали! – произнесла Глафира Семеновна. – Фу, как я давеча испугалась.

– Да ты спроси, Глаша, хорошенько.

– Мэ се не па Итали? – снова обратилась Глафира Семеновна к пассажиру.

– Non, non, madame. Soyez tranquille. L’Italie c’est encore loin.

– Мерси, монсье. Нет, нет, не проехали. В Ницце мы будем в шесть часов утра. А только скажите на милость, какой здесь климат! Совсем Италия. Пальмы, апельсины, лимоны, кактусы. Да и лица-то итальянские. Вон мужик идет. Совсем итальянец…

– Без шарманки, так, значит, не итальянец, – заметил Конурин.

– Молчите, Иван Кондратьич! Ну что вы понимаете! Дальше своего Пошехонья из Петербурга никуда не выезжали, никакой книжки о загранице не читали, откуда же вам знать об Италии! – огрызнулась Глафира Семеновна и продолжила восторгаться природой и видами: – Водопад! Водопад! Николай Иваныч, смотри, какой водопад бьет из скалы!

А с моря между тем поднималось красное зарево восходящего солнца и отражалось пурпуром в синеве спокойных величественных вод. Начиналось ясное, светлое, безоблачное утро. Из открытого окна вагона веяло свежим, живительным воздухом.

– Ах, как здесь хорошо! Вот хорошо-то! – невольно восклицала Глафира Семеновна.

– Да, недаром сюда наши баре русские денежки возят, – отвечал Николай Иванович.

– Cannes! – возгласил кондуктор, когда остановились на станции.

Поезд опять тронулся, и дальше пошли виды еще красивее, еще декоративнее. Солнце уже взошло и золотило своими лучами все окружающее. Справа синело море с вылезающими из него по берегу громадными скалами, слева чередовались виллы, виллы без конца, самой прихотливой архитектуры и окруженные богатейшей растительностью. Повсюду розовыми цветками цвел миндаль, как бы покрытый белым пухом, стояли цветущие вишневые деревья.

– Господи боже мой! И это в половине-то марта! – воскликнул Николай Иванович. – А у нас под Питеромто что теперь! Снег на полтора аршина и еще великолепный, поди, санный путь.

Проехали Грасс. Опять справа море и слева виллы без конца, прилепленные почти к отвесным скалам. Наконец поезд опять въехал в туннель, пробежал по нем несколько минут и выскочил на широкую поляну. Виднелся город. Еще минут пять, и паровоз стал убавлять пары. Въезжали в обширный крытый вокзал и наконец остановились.