Определяют погоду:
Оно причастно тайнам клубящихся туч
И солнц, на заре замутненных.
Оно - образ былого на страже осиротелых полей,
Но как бы глубоко проедена плоть ни была его
Памятью,
Только январь склоняться начнет
И соки в старом стволе забурлят,
Всеми ветвями своими и завязью почек
Руки и губы его!
Оно, напрягаясь в едином порыве, кидает свой крик
В будущее..
Нитями вешних лучей и дождей закрепляет
Нежные ткани листов, напрягает узлы,
Ветви свои расправляет,
Выше к небу подымает чело,
Так далеко простирает жадные корни,
Что истощает болото и пашни соседние,
И порой
Вдруг остановится-само пораженное
Яростью этой работы немой и глубокой.
Но чтоб расцвесть и царить во всей полноте
своей силы,
Выдержать сколько борьбы приходилось зимою:
Ветра ножи, проникавшие в тело,
Толчки ураганов и бешенство бури,
Иней, как острый напильник,
Ненависть дробного града и снежной метели,
Мертвый мороз, проникавший
Белым зубом до самых глубинных волокон,
Всё было вязким страданьем и болью звенящей.
Но оно никогда и ни разу
Не отказалось от воли к расцвету,
Более полному, более пышному
Каждой новой весною.
В октябре, когда золото блещет в листве его,
Часто шаги мои, тяжко-усталые,
Но всё же широкие, я направлял в богомолье
К этому дереву, пронзенному ветром и осенью.
Как исполинский костер листьев и пламени,
Оно подымалось спокойно в синее небо
Всё напоенное миллионами душ,
Певших в дуплистых ветвях.
Шел я к нему с глазами, повитыми светом,
Трогал руками его и чувствовал ясно,
Как движутся корни его под землей
Нечеловечески мощным движеньем.
Я грубою грудью своей к стволу приникал
С такою любовью и страстью,
Что строем глубоким его и целостной мощью
Сам проникался до самого сердца.
Смешан и слит с глубокой и полною жизнью,
Я прилеплялся к нему, как ветвь средь ветвей,
Глубже любя эту землю, леса и ручьи
Это великое голое поле с клубящимся небом.
Жребий не страшен, и руки
Жаждут пространство обнять,
Мускулы тело легчат,
И кричал я: "Сила - свята!
Надо, чтоб сам человек метил печатью ее
Дерзкие планы свои - грубо и страстно.
Рая ключарница - ей право выламывать двери".
Ствол узлистый без памяти я целовал...
Когда же вечер спускался с небес,
Я терялся в мертвых полях,
Шел неизвестно куда, прямо вперед, пред собой,
С криком, бьющим со дна сумасшедшего сердца.
23 ноября 1916
ГОРОД
Все пути в город ведут...
Там
Из тумана и дыма,
Громоздя над ярусом ярус,
Точно со дна сновидений,
Город встает.
Там
Мосты, из стали сплетенные, кинуты
Прыжками сквозь воздух.
Глыбы камня, пилястры, колонны
Возносят лики Горгоны;
Предместья дыбятся башнями,
Трубы, и вышки, и шпили
В ломаных взлетах над крышами...
Это Город-спрут
Дыбом взметнулся
В глубине равнины над пашнями.
Там
Красные цветы
Вздеты
На столбы и высокие мачты,
Светятся даже в полдень,
Подобно чудовищным яйцам.
Солнца не видно
Света исток затянут
Углем и дымом.
Там
Реки из нефти и олова
Бьют о камни и сваи.
Резкие свисты проходящих судов
От страха воют в тумане;
Зеленый сигнал - их взгляд
В океан, в пространство.
Там
На набережных гулко звенят, сталкиваясь, вагоны,
Лязгают цепи, краны скрипят, дребезжат фургоны,
Тяжко весы роняют темные кубы,
Тюки по трапам скользят в огненные подполья,
Спины мостов разверзаются посередине,
В чаще снастей подымаясь, подобно
Виселицам; а медные буквы
Вдоль по крышам, карнизам и стенам
Стремятся изназвать вселенную.
Сверху вертятся колеса, проносятся кебы,
Летят поезда, устремляя усилья
К станциям, версты и версты
Тянущим нити огней золотого фронтона.
Рельсы ползут, разветвляясь, под землю,
Вдоль по тоннелям, по кратерам,
Чтобы вновь появиться и, сталью сверкая,
мчаться мимо
В облаке пара и дыма.
Все пути в город ведут.
Это Город-спрут.
Улица - петли ее, как узлы,
Вкруг монументов захлестнуты
Уходит и снова приходит обходами.
Неразрешимые толпы ее,
С руками безумными, лихорадочным шагом,
С завистью злобной в глазах,
Жадно хотят ухватить уходящее время.
Ночью, вечером, утром,
В шуме, в спорах, в тоске,
Наобум кидают они
Страстное семя своей работы,
Уносимое временем.
Читать дальше