Монастырский.Христос! Так есть ли на свете муки, горше Христовых? И можно ли человека обрекать на такие страдания – подумайте, Танечка!..
Молчание.
Таня.Я очень хочу, чтобы Раиса Филипповна была хорошая… она такая красавица. А вы?
Монастырский. Я тоже хочу.
Молчание. Перед дверью шаги, кто-то в темноте нащупывает ручку.
Это Михаил! Вы же ничего не говорите, Таня.
Входит Таежников, не замечая сидящих, проходит к себе. По привычке, сперва зажигает лампочку, потом сбрасывает на постель плащ и шляпу и туда же кидает возвращенную рукопись. Таня тихонько выскальзывает в соседнюю комнату. Таежников вздрагивает и невольно прикрывает рукопись концом плаща. Он бледен, утомлен, бородка углем чернеет на исхудалом лице.
Таежников.Кто тут? Вы – Таня?
Монастырский (выходя). Нет, это я. Здравствуй, Миша. Ну, как, брат, дела?
Таежников (сухо). Хороши.
Монастырский (как бы не замечая рукописи, кончик которой торчит). В редакцию захаживал?
Таежников.В редакцию. А что?
Монастырский.Да ничего, так спрашиваю. Тут капитан был, да не дождался тебя, ушел. Долго ты что-то!
Таежников.Гулял.
Монастырский.Вечер действительно… Миша, может быть, мне лучше завтра зайти?
Таежников.Да, это лучше будет. Завтра зайди.
Молчание. Таежников упорно смотрит в стену.
Монастырский.Миша, пойдем в «Палермо»!
Таежников.Нет.
Монастырский.Посидим, графинчик раздавим… закусим. У них орган хороший, музыку послушаем. Я сегодня за двое похорон пять серебром схапал. Пойдем, тебя капитан очень звал… знаешь, у него новая теория, что хлеб, воздух и спиртные напитки должны принадлежать всем.
Молчание. Монастырский встает и покашливает.
Ну, Бог с тобой. Значит, завтра зайду… прощай, Мишук.
Таежников.Прощай. – Егор.
Монастырский.Что, голубчик?
Таежников.Надсадил голос?
Монастырский.Кха… вчера, выпивши, многолетие возглашал и вот, того… да у меня голос крепкий, выдержит.
Таежников.Рассчитываешь? Брось, Монастырский, ты уже пропил его наполовину. (Усмехаясь.) А дела хочешь – возьми фомку и иди с капитаном на Невский, банкирскую контору взломай. Вернее будет.
Монастырский.Оно вернее, да… кха… полиции боюсь, Миша. Так не пойдешь? Ну ладно, до завтраго, значит. (Уходит.)
Таежников один, кладет голову на руки и застывает в неподвижности. В соседнюю комнату давно вошла Таня, прислушивается к движениям студента. При наступившей тишине вздрагивает, как от холода, и нерешительно окликает: «Михаил Федорович!»
Таежников.Таня… ну что? Да войдите сюда. Ну что? – садитесь.
Таня.Отец не пришел.
Таежников.А!.. Глаза заплаканы. Так. Что ж, будем воевать, веревок только припасите. И значит: не бывать бы счастью, да несчастье помогло – не работаете сегодня? Ночь-то, я говорю, дома, у семейного очага?
Таня.Дома. У Сенички жар, бредит.
Молчание. Недалеко, на пустыре, поют пьяные фабричные.
Таежников.Фабричные гуляют. Весело!
Таня (вставая) . Я вам не мешаю, Михаил Федорович?
Таежников.Сидите. (Хмуро.) И что у вас за рабья привычка, Таня, всегда спрашивать, не мешаете ли вы! Кому и чему вы можете помешать? Вы тихи, как мышка…
Таня (улыбаясь). Не все любят мышей, я сама их боюсь…
Таежников (морщась). Ах, какой вздор! Вы ужасный, вы мучительный человек, Таня, и я вас покорнейше прошу обратить на это внимание. Что вы улыбаетесь? И неужели у вас нет другой улыбки?.. Вы не ангел, Таня, и вы даже не святая, чтобы так улыбаться, – вы…
Таня (поспешно). Да, я знаю… не надо, Михаил Федорович. А рукопись вернули?
Таежников.Вернули.
Молчание.
Таня.Не надо отчаиваться, Михаил Федорович. Я бы на вашем месте села и дальше писала, вы такой… способный!
Таежников (сухо). Я не отчаиваюсь. Таня, послушайте… как-то так случилось, что я вас еще ни разу не видал за… работой, то есть на улице – вы понимаете? Скажите, пожалуйста: вы и там такая же? И как они, кого они больше предпочитают, таких вот покорных и безгласных или дерзких, нарумяненных? Да, разные вкусы, конечно. А водку вы также пьете?
Таня.Пью немного… Без водки страшно.
Читать дальше