И Воропаев: Старая щука

Я стремительно прыгнул на нее с трехметровой высоты. Ох, уж и повозила она меня!..

Домой я возвращался огородами, где злые на язык соседку занимались вечерней поливкой.

Едва я поднялся от речки на пригорок, где буйно пестрел желтыми цветочками зеленые грядки огурцов н помидоров, как сразу же со всех сторон полетело:

- Эй, ты, горе-рыбак, опять попусту огороды топчешь?...

- Да какой из него рыбак, прости господи, он головастика от сома не отличит! - узнал я голос бабки Насти. - Я б такому сыночку... - хотела она вынести мне какой-то приговор, но, увидев у меня за спиной на кукане гигантскую щуку, вдруг удивленно раскрыла рот, точно приготовилась проглотить арбуз.

Женщины окружили меня, и каждая по-своему старалась выразить восторг. Их возбуждение было так велико, что, даже когда я отошел метров на сто, они все еще стояли на месте и словно в оцепенении молча смотрели мне вслед.

Я вошел во двор и, сбросив со спины щуку на густую траву у крылечка, вытер рукавом вспотевшее от волнения лицо.

Первым подошел отец. Он молча посмотрел на добычу, потом положил мне на голову руку.

Из погреба поднялась мать, попыталась пройти мимо, но, видимо, и ее сердце дрогнуло. Она повернулась и тоже подошла к нам. На нее щука произвела еще более сильное впечатление.

- Видишь, парень-то оправдался, - произнес отец.

- Нынче куры прямо перебесились, двадцать яиц снесли, - словно в ответ ему сказала мать и ласково взглянула на меня.

- Значит, есть на что крючочки менять? - вставил отец и, подморгнув мне, добавил: - Надо дать парню, не обедняем!...

Из амбара вышел дедушка.

- Чего это вы тут галдеж открыли? - спросил он.

Дед подошел, прищуренными глазами уставился на щуку, потом неторопливо приподнял ее на руке и, кинув на меня исподлобья одобрительный взгляд, многозначительно произнес: - Н-та-а! Вот так и надо. Добивайся своей цели упорством, смекалкйй и трудом!..

Вскоре началась страдная пора - сперва сенокос, потом уборка хлебов. И только с наступлением холодов мне, наконец, удалось сбегать на речку.

На знакомом плесе было пусто, вода потемнела, и ее густо устлали опавшие листья. Старческая, желтизна окрасила камыш, и на вербах опустели грачиные гнезда. Поредели кусты терновника, и только белые переспевшие гроздья хмеля яркой бахромой висели на голых ветвях.

Я прошел немного дальше по берегу и вскоре на чистинках, между кустами осоки, увидел семь уже возмужавших молодых лысух. Долго наблюдал я за ними, стараясь узнать знакомых мне сирот, но различить их было невозможно, все они как две капли воды походили друг на друга. И все же мне хотелось уверить себя, что среди них и три малыша, вскормленные не родной, но доброй матерью. Может быть, я и ошибался в своих догадках, но мне приятно было так думать.