Юля Беломлинская: Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

- Партия дала мне в руки перо!

На войне он, конешно, опять воевал изо всех сил и высаживался прямо на эту самую МАЛУЮ ЗЕМЛЮ с морским десантом.

Отчего и умер впоследствии, когда ему было 74 года. Это вышло вот как:

В 72 он стал капитаном спасательного катера в питерской

команде водных скутеров, они там все время

опрокидываются на соревнованиях и их надо вылавливать.

В общем,, поехали они на соревнования в Сталинград, и дед встретил моряка,

с которым тогда ходил в этот морской десант. И сели они выпить и пили десять

дней.

А потом он приехал домой - счастливый - наша команда всех победила, на следующий день утром вышел за газетой, встретил соседа - тот рассказал ему анекдот, дед вернулся, стал рассказывать этот анекдот бабке - рассмеялся и умер. В одно мгновенье. Не факт, что такую смерть посылают святым - им может и мучительная полагается, но я уверена, что такую дарят - только чистой душе. Каждый, наверное, о такой мечтает.

Он так и остался для меня идеалом мужчины - мой худой, похожий на беркута революционный дедушка. Я знала, что надо за него отвечать - только не знала что ответить. Я вообще растерялась от этой гражданской войны, так вплотную подступившей - это друг друга они не любили, а меня то они любили все подряд, и я их в ответ - всех подряд, не разделяя на наших и не наших и всеми возможными способами - от минета до эпистолярного романа, от групповухи до Светлой Братской Любви. Я умудрилась почти ничем кроме любви до 30 лет не заниматься, все остальное (фильмы, спектакли, картины, песни...) делалось между делом и являло собою некий жмых - отходы основного - любовного производства.

В основном любила я (как настоящая героиня настоящей антисемитской прозы) гениев русской культуры. И захватывала их в плен! Как впрочем, и они меня. Когда любовь перетекала в нетелесные формы, происходил обмен пленными. Еще немножко я любила местечковых евреев - за родственность и голубые глаза, иногда казанских татар, сибирских латышей, обрусевших украинцев ну и донских казаков само собой.

Этим в моем круглом мире завершалось слово "Русь", которую я единственно и любила всегда, по завету дедушки, который в 17-м году с оружием в руках ... трофейная моя Русь.

Меньше всего перепало от меня любви дворянам и питерским еврейским интеллектуалам - эти мне всегда казались не мужиками, а мальчиками - у них и дружить получалось между собой, и я с ними дружила, а влюбляться не могла на них одинаково лежит печать вырождения: талант, слабость и мечтательность, и похожи они друг на друга - князья и потомки древних мудрецов, а я то полная дворняжка! Земляная - деревенская - первобытная. Если я с таким лягу, моя душа - грубая, его нежную душу - заспит.

В общем, все эти разговоры велись именно со мной. И Ромка Смирнов именно мне кричал:

Я - русский человек! Обьясни, почему я должен работать в русском театре у жида Додина?

Ромка был красивый - полу-цыган и пел чудно, а работал он режиссером. В театре. У жида Додина.

Жид-Додин должен писаться через черточку, как Змей-Жидовин. Это вероятно и есть один и тот же персонаж. И он бедного Ромку - к себе в театр заманил и мучил. Репетиционным процессом. Жид-Додин перепутал - посчитал Ромку за Иван-царевича - то есть человека, берущего свое трудом и смекалкой. А Ромка - классический Емеля - он любит чтоб на печке - и быстро. На эмоциях и на обаянии. Иногда еще храбрость участвует.

Главного Емелю русской истории - Гришку Отрепьева народ не уважает. Не пишут о нем романов, не снимают кино. Только Марина помянула его, пишучи о Марине:

В маске дурацкой лежал

С дудкой кровавой во рту

Ты - гордецу своему,

Не отершая пота...

Жалко, что про Гришку не снимают кино, Ромка гениально сыграл бы его себя. И стало бы понятно - почему толпами сдавались, почему впустили поляков на Москву.

Так они и бьются по сей день - Емеля с Жидовином-Змеем. За Россию любимую Невесту. А я уж и не пойму - сама-то я - жидовинская дочка, которая влюбилась и вынесла ключ от темницы?

Не влюбилась и не вынесла. Тогда, все это слушая, увидела за этой сказкой много чего интересного. И даже Германию тридцать третьего года. Схватила дите, и валить отсюда подальше. Ладно, если тетя не приедет, останусь как дурак с чистой шеей...

Ромка принес ко мне гитару Башлачова, и две недели она стояла в комнате. Пару раз они звонили с Башлачовым по-русски, с угла - хотели зайти - познакомить нас, а я была занята чем-то, а потом Башлачов взял и вышел в окно.