Юля Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Хозяйка дала нам всем ключи, и мы работаем, когда нам удобно, а она с 9-и до 5-и - в это время работают клиенты- заказчики. Как будто.... Но дружить с грузинами не выходит - они слишком вписались в этот новый мир говорят все время о деньгах или о том, что увидели в телевизоре. Ну и о еде, конешно - это уж обязательно. Хозяйка с ними дружит и почти всю работу отдает им, а нам - остатки. Ну, как- то концы с концами сводить удается.

Мы с Иркой говорим по-прежнему только о любви и о книжках, а книжки мы себе выписываем по почте (как положено провинциальным барышням из старинной России, из той предыдущей Дореволюции), выписываем на двоих и по очереди читаем. КАК БУДТО мы дома - на Петроградской. Я - на Ораниенбаумской, а она за углом, на Гатчинской. Утром мы просыпались и созванивались - у кого будем кофе пить? Счастье ненормированного рабочего дня...

Она меня и провожала. Все, что угодно я могла предположить, уезжая в Америку "навсегда", но только не продолжение этих безумных кофеепитий - тут в Нью-Йорке.

Я через год написала ей письмо, и после первого путча она принесла мне его и прочитала эти строчки:

"...Вали оттуда, вали скорее! Ты не себя, ты Алешу должна оттуда увезти - он слишком хороший мальчик. Ты же знаешь, как у нас бывает - вот там сейчас ебнет, и пусть даже не сильно, пусть даже погибнут только пятеро мальчиков - но это будут самые лучшие, самые вот такие - как твой, потому что такие выскакивают под танки - за Родину первыми - ВСЕГДА. И твой выскочит. Увози!"

В общем, я ошиблась в своем предсказании на двух мальчиков. Одного как раз увезли по моему совету. Ирка взяла сына - закинула его в Германию к дальней родне (она из петербургских немцев - часовщиков), а сама сюда неизвестно за каким хером - знаменитая мухинская красавица Ирка - идиома превращается в казарменную шуточку - к началу моего рассказа уже было известно за каким: уже возник на горизонте черновицкий еврей Эмиль Лудмер, (Ирка для простоты звала его Шуриком), прошедший питерскую Консерву по классу рояля, Израиль, Бельгию, (там он купил землю и стал Вассалом бельгийского короля - а попросту - гражданство получил), Париж - (там он жил в замке у графа и плавал пианистом на пароходике по реке-Сене), но бродяжий дух его из Парижа вынес и донес до квартирки для бедных на Ист-Сайде, а это я вам скажу - сокровище. Вторым его сокровищем являлась мечта каждого провинциального еврея - красавица-шикса, то есть Ирка. Ирка, стало быть, была уже пристроена, а я - не вполне.

Ярмола меня вроде как не любил. То есть физически - он меня любил - со здоровым физиологическим интервалом в три-четыре дня, но душой он явно со мной не лег - это было по всему заметно - супом не угощал (он вообще был скуповат, как многие старые холостяки и ухаживанье его за дамами выражалось не в походах в ресторан, а в варке им грибного супа - мои предшественницы говорили, что суп был с песком и несоленый, но мне он и такого не предлагал). В гости не брал меня с собой и даже не любил, когда я оставалась ночевать. А я оставалась иногда и писала, сидя в ванной на полу поэму о двух наркоманах - питерцах, живущих в отеле для нищих "Вашингтон-Джефферсон". Поэма называлась "Сердце моряка" и рассказывала о моей любви к Ярмоле, то есть о тоске по Родине, о которой нельзя было говорить впрямую, потому что мы все сами себе Родину отменили - и хули ж теперь? Еще ТЕ из Ярмолиной волны могли тосковать - их выгнали из страны злое "КейДжиБи" и паганая "Софья Власьевна", а мы то, вроде как уехали, как раз от страха перед их отсутствием.

И теперь нужно было представить себе, что все КАК БУДТО нормально хорошо и правильно. Что у нас там КАК БУДТО не было еще одной МАЛЕНЬКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, и сейчас там не происходит НЕБОЛЬШАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА, а просто мы вот такие любители свободы и демократии, или мы невероятные любители американской культуры и языка, или мы просто любители путешествовать - ну вот ездить себе по свету, глядеть чужие страны - так когда-то во время "оттепели" - в неугомонных любителей путешествовать - этаких "тури-тура-туристов" превратились многие деятели русской культуры - в предисловиях шестидесятых писалось: "...в 1922-м году Бахтин переезжает с семьей в Саранск..." - НУ ТИПА - НАДОЕЛО ЧЕЛОВЕКУ В МОСКВО-ПИТЕРЕ - В САРАНСК ПОТЯНУЛО. Последний раз я обнаружила этот стиль у Вани Толстого в предисловии к Набокову: неутомимый путешественник Набоков, неизвестно по какой причине покинул в середине тридцатых Берлин, а в конце тридцатых Париж, чего это он? Остальные жили спокойно - Лифарь, Бунин и т.д., а этот кузнечик - вишь скакать принялся. Это Ваня уже писал в свободные времена. По старой советской привычке, желая избежать неприятного слова "еврей", в случае Набокова совсем уж нелитературное "еврейка" - ну зачем об этом, это удел антисемитов - грязные инсинуации на тему приставания евреек к русским гениям, Ваня - чистый человек, но, знаете, "...ложки нашлись, а неприятный осадок остался..." - не нужно таких слов - они нервируют, а пусть лучше Набоков вот так ездит себе, путешествует, как Бахтин и прочие...

Читать дальше