Алексей Константинович Толстой
Семья вурдалака
НЕИЗДАННЫЙ ОТРЫВОК ИЗ ЗАПИСОК НЕИЗВЕСТНОГО {1} 1 Рассказ написан на французском языке. Впервые в русском переводе Б. М. Маркевича опубликован в 1884 г. в № 1 «Русского вестника», с. 5–31. Французский текст впервые — «Revue de etudes slaves», т. 26, 1950, с. 15–33.
В 1815 году в Вене [1] В 1815 году в Вене… — Венский конгресс (1814–1815) завершил войны коалиции европейских держав с Наполеоном I. На конгрессе державы-победительницы заключили договоры, установившие новую политическую карту Европы на основе укрепления феодальной реакции и власти старых династий. Главную роль на Венском конгрессе играли Россия, Австрия и Англия.
собрался цвет европейской образованности, дипломатических дарований, всего того, что блистало в тогдашнем обществе. Но вот — Конгресс окончился.
Роялисты-эмигранты намеревались уже окончательно водвориться в своих замках, русские воины — вернуться к покинутым очагам, а несколько недовольных поляков — искать приюта своей любви к свободе в Кракове под сомнительной тройственной эгидой независимости [2] Под сомнительной тройственной эгидой независимости… — На Венском конгрессе был произведен новый раздел Польши между Австрией, Пруссией и Россией. Краков, являвшийся яблоком раздора между ними, был превращен в самостоятельную республику под опекой трех государств.
, уготованной для них князем Меттернихом, князем Гарденбергом и графом Нессельроде [3] Меттерних Клемент (1773–1859) — австрийский министр иностранных дел; Гарденберг Карл-Август (1750–1822) — прусский канцлер (глава правительства); Нессельроде Карл Васильевич (1780–1862) — русский дипломат, впоследствии министр иностранных дел. Все трое были активными проводниками реакционной политики Священного союза, организованного для борьбы с революционным и национально-освободительным движением.
.
Как это бывает к концу шумного бала, от общества, в свое время столь многолюдного, остался теперь небольшой кружок лиц, которые, все не утратив вкуса к развлечениям и очарованные прелестью австрийских дам, еще не торопились домой и откладывали свой отъезд.
Это веселое общество, к которому принадлежал и я, собиралось два раза в неделю у вдовствующей княгини Шварценберг в нескольких милях от города за местечком Гитцинг. Истинная светскость хозяйки дома, еще более выигрывавшая от ее милой приветливости и тонкого остроумия, делала чрезвычайно приятным пребывание у нее в гостях.
Утро у нас бывало занято прогулкой; обедали мы все вместе либо в замке, либо где-нибудь в окрестностях, а вечером, усевшись у пылающего камина, беседовали и рассказывали всякие истории. Говорить о политике было строго запрещено. Все от нее устали, и содержание наших рассказов мы черпали либо в преданиях родной старины, либо в собственных воспоминаниях.
Однажды вечером, когда каждый из нас успел что-то рассказать и мы находились в том несколько возбужденном состоянии, которое обычно еще усиливают сумерки и тишина, маркиз д'Юрфе, старик эмигрант, пользовавшийся всеобщей любовью за свою чисто юношескую веселость и ту особую остроту, которую он придавал рассказам о былых своих любовных удачах, воспользовался минутой безмолвия и сказал:
— Ваши истории, господа, конечно, весьма необыкновенны, но я думаю, что им недостает одной существенной черты, а именно — подлинности, ибо — насколько я уловил — никто из вас своими глазами не видел те удивительные вещи, о которых повествовал, и не может словом дворянина подтвердить их истинность.
Нам пришлось с этим согласиться, и старик, поглаживая свое жабо, продолжал:
— Что до меня, господа, то мне известно лишь одно подобное приключение, но оно так странно и в то же время так страшно и так достоверно, что одно могло бы повергнуть в ужас людей даже самого скептического склада ума. К моему несчастию, я был и свидетелем и участником этого события, и хотя вообще не люблю о нем вспоминать, но сегодня готов был бы рассказать о случившемся со мною — если только дамы ничего не будут иметь против.
Слушать захотели все. Правда, несколько человек с робостью во взгляде посмотрели на светящиеся квадраты, которые луна уже чертила по паркету, но тут же кружок наш сомкнулся теснее и все приумолкли, готовясь слушать историю маркиза. Господин д'Юрфе взял щепотку табаку, медленно потянул ее и начал:
— Прежде всего, милостивые государыни, попрошу у вас прощения, если в ходе моего рассказа мне придется говорить о моих сердечных увлечениях чаще, чем это подобает человеку в моих летах.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу