Дмитрий Липскеров - Эдипов комплекс

— Ты с кем-то разговариваешь? — спрашивает Галя. Она трет полотенцем мокрые волосы.

— Отца твоего вспоминаю… Большой был человек.

— Жаль, что я почти его не знала, — сожалеет Галя, устраивая на голове хвост. — Мама говорила, что он нехороший человек!

— Все матери эгоистки! — убежденно говорю я. — Если у них что-то не получилось, детей настраивают против отцов… Великий ученый он был. Свободную материю в себе открыл. Когда он умер, то все материалы сослуживцы забрали. Засекреченным был Федор Михалыч. И его, как Ленина, забальзамировали и выставили в секретной лаборатории, чтобы соратники не забывали… Я и сам-то после его смерти узнал, что секретник он, твой отец.

Мы сидим некоторое время, скорбными лицами поминая великого ученого.

— А что мне делать, когда мой муж вернется? — спрашивает отгрустившая дочь.

— О чем ты?

— Я ведь с ним не смогу, как прежде… Ты ведь меня научил…

— Тебе не стоит волноваться на этот счет. Невесомость делает мужчину импотентом… Можешь развестись с ним, — предлагаю.

— Я его люблю, — вздыхает, подкрашивая глазки.

Мне нужно по делам. Я одеваюсь, треплю Галю по щеке и спускаюсь по лестнице в осенний день. До нотариальной конторы иду пешком, обдумывая свое дело. Потом целый час сижу в очереди и, наконец, попав на прием к нотариусу, объясняю свою нужду. Он удивленно смотрит на меня, долго не понимая, чего я от него хочу, а потом, когда уразумел, стал решительно отказываться. Я ему доказываю, что риска никакого, что на бумаге будет стоять моя подпись, а он лишь подтвердит ее. А на прейскурант плевать в конце концов!.. Наконец бумага составлена, нотариус прячет в карман часть денег из бабушкиного наследства, и я ухожу прочь, удовлетворенный,

— За твое здоровье, Казбек! — поднимаю я бокал с шампанским. — И пусть твоя раскосая физиономия поскорее окажется в Алма-Ате!

Мы пьем за его день рождения, он сообщает мне, что заявление об уходе уже подал и ковырять полумертвые мозги осталось несколько дней. Предлагает как-нибудь летом навестить его родину, покупаться в прохладных арыках и отведать шашлыка на саксауловом дереве. Безусловно, это все заманчиво, я даю свое согласие, и мы поднимаем тост за Казбековых родственников, проживающих в великом множестве в степях Мангышлака… Я еще некоторое время слушаю его болтовню, а потом достаю из кармана заверенную нотариусом бумагу.

— Видишь ли, какое дело… — Я начинаю разговор издалека, чтоб не спугнуть. — К тебе вопрос как к нейрохирургу.

— Что за вопрос? — пропел Казбек, подыгрывая себе на саазе.

— Как бы тебе сказать… Ну… Можно ли обнаружить в мозгу след от раны, оставленный двадцать пять лет назад?.. Ну, например, след от осколка?

— Конечно, можно, — с легкостью, не ожидая подвоха, отвечает певец.

— А ты можешь найти?

— А тебе зачем? — настораживается Казбек, бросив на постель инструмент.

— Видишь ли, я хочу попытаться отыскать в мозгу ту точку… Скучно мне как-то…

Я смотрю на своего друга серьезно, он понимает, что я не шучу, и мрачнеет.

— Ты безумный, — после паузы говорит Казбек.

— Помоги мне… Я приду к тебе под конец дежурства, ты вскроешь мой мозг и в канал раны вставишь трубочку так, чтобы, проходя в нее, гвоздь попадал в ту точку.

— Нет.

— Представь, что я угодил под машину.

— Нет.

Я протягиваю ему запотевшую в руках бумагу.

— Это тебя обезопасит. В ней есть и печать, и подпись нотариуса. Она тебе пригодится, если я умру. Но ведь ты классный хирург!

Казбек напрочь отказывается, и мне приходится до утра рассказывать о бессмысленности своего существования. Наконец, когда ночь кончилась, он согласился, сказав, что сделает для меня это, но бледный, совсем не похожий на казаха, предупредил, что руки не подаст, и чтоб я не приезжал к нему на шашлык в солнечную Алма-Ату.

— Когда? — спрашиваю.

— Послезавтра, — отвечает.

Руку он мне перестал подавать, начав с сегодняшнего утра.

Все женщины предчувствуют неприятности. Галя лежит рядом и не спит. Ночью она сняла маечку и трусики, и изъянов я в ней не обнаружил.

— Считай, что твой муж прилетел из космоса, — зло говорю ей.

— Почему?

— И непременно сходи в Институт физкультуры. Там интересная экспозиция…

Галя уходит в комнату своего отца, где тот когда-то всхлипывал, побитый моим родителем. А я лежу, уставившись в потолок, и минуты перед рассветом такие тоскливые в темные… Может быть, кто-нибудь сейчас позвонит и расскажет о чудесном самоубийстве с фантазией?..