Александр Кондратьев - Улыбка Ашеры

С этими словами выхватила царица Солнце у одного из стоявших близ трона, одетых в белое, гридней огнепылающий меч и сильным ударом рассекла лицо своему изменнику-мужу.

— Гоните его со двора моего! — кричала она в яростном гневе.

Золотыми помелами погнали Месяц с Солнцева двора прислужницы-звезды. И долго скитался он с окровавленным лицом по пустынному небу.

Украдкой от матери и тайком друг от друга пробирались утешить изгнанника его юные падчерицы. Вечерница и Утренница лечили рану его и радовались, видя, что та заживает.

Время от времени царица Солнце, надеясь, что Месяц раскается, призывала его к себе в терем, не выпуская его оттуда порой по неделе. Целые ночи, переходя от ласки к угрозам и от поцелуев к словам, выпытывала она у своего изменника-мужа имя разлучницы-дочери.

Но Месяц по-прежнему не мог решить, с кем его видел Стрибог, а потому на все расспросы жены, как и раньше, упорно молчал.

Ой вы, славные гости заморские, вы, честные бояре новгородские, расскажу вам сказочку занятную, про Жар-птицу царевну прекрасную. Был я, как вы, именитым купцом, торговал и с Ганзой, и с фряжской землей, а случалось, и далее хаживал.

Снарядил я раз червленый корабль, волнорез крутобокий, белопарусный, нагрузил товаром Нова-Города: сладким медом, белым воском, скатным жемчугом, соболями и лисицами бурнатыми. Поплыл я за море полуденное, к дальним берегам индийской земли.

Подул на море полуночный ветер; подымал он на синем жестокую жестокую бурю. Взбушевала, разыгралась пучина морская.

Поглотила она мой червленый корабль, и кто был на нем — все пошли на дно. Только я один на берег выплыл….

Поутру, себе пищи промышляючи, взобрался я на высокую гору; посмотрел кругом — одно море видать.

Походил по горе я серокаменной; вяжу, на утесе большое гнездо. В нем сидят на пуху пять голых птенцов; каждый ростом с гуся годовалого. В гнезде сидят, пищат, есть просят.

— Вот где, — подумал я, — готов мой обед. Да стало мне вдруг жалко их матери. Она плакать будет. Богу жаловаться. И от тех ее слез не будет мне счастья… Вижу тут, ползет к ним черная змея, гадина злая, прожорливая. Хочет она жалить тех птенцов, досыта сосать их теплую кровь.

Выбирал я камень поувесистей. Что есть силы кидал в злую гадину. Попадал тем камнем ей в голову. Вышиб дух из тела змеиного. Она пала вниз, не шелохнется.

В те поры потемнело небо ясное: словно тучей солнце заслонилося, сильным ветром обдало всего меня.

Подымал тут кверху я голову. Вижу, птица с поднебесья спускается. По пять сажень крыло каждое… А сама в когтях осетра держит.

Опустилась птица к самому гнезду. Увядала птица мертвую змею и воскликнула голосом человеческим:

— Спаси тебя Бог, добрый молодец, за то, что сберег моих детушек! Зовут меня Черногар-птицей. Здесь живу я на острове каменном и кормлюсь по Божьему велению во зеленых водах Окиян-моря. За услугу же твою, добрый молодец, как умею, тебе воздам-заплачу… Расскажи мне только, как попал ты сюда?

Отвечал я Черногар-птице таковы слова;

— Был я в Нове-Городе честным купцом, именитым гостем, корабельщиком. Снаряжал я товаром червлен корабль и поплыл на нем в сторону полуденную, к дальним берегам индийской земли. Разыгралась, взбушевала пучина морская: поглотила она мой червлен корабль. И кто был на нем все пошли на дно. Только я один на берег выплыл… И молю теперь тебя Черногар-птица, коли верно мне хочешь за добро отплатить, — ты снеси меня, птица, на родину, в землю русскую, к Великому Нову-Городу; только дай мне сначала попить-поесть.

И сказала мне Черногар-птица:

— Чего ж тебе дать — не придумаю. Привередливы вы, крещеный народ, — не едите сырым мяса рыбьего; а на острове моем ничего не растет. На соседний остров нам не след лететь. Живет на том острове Стратим-птица. Больно та птица на людской род сердита. Чуть забелеют вблизи паруса, сейчас она с острова — бух в море и начнет в воде биться-полоскаться. Разыграется от того ее полосканья пучина морская и затянет корабль на самое дно.

На другом острове живут три сестры лиходейки. Ноги с крыльями у них, как у пернатых птиц, остальное же тело человеческое. Заманивают они к себе корабельщиков — заморских гостей и никто живой от них не ушел… Нам с гобой и туда не расчет лететь…