Сергей Залыгин - Свобода выбора

Нелепин - куда денешься? - через это легкомысленное и потому очень тяжкое мучение прошел, лет около двух на него ухлопал, едва не свихнулся окончательно, а не свихнувшись, понял, сколь коварен и неблагороден вопрос.

Мало ли какой бзик может затесаться в интеллигентную русскую голову, но, затесавшись, тотчас объявляется в этой голове самым главным, самым решающим для всего белого света вопросом: кто мы? И это при том, что кто мы? и всего-то значит кто я?. В подобной постановке я тотчас становится пророком: мне от Бога дано решать, кто мы?, кто мы - Россия?, кем были, есть и будем.

И все это - на словах, на трибунах и на кафедрах, но никак не в практическом деле. Вопрос, наверное, происходит от смутных времен, которые на Руси никогда не кончались. Еще и потому не кончались, что кто мы? - это вопрос-союзник и даже стимул каждого времени, в том числе и нынешнего, представшего в последнем десятилетии века во всей своей смутной, мутной и даже властной красе. Когда народ не знает, кто он, не имеет в себе данности, не умеет данность ни создавать, ни подчиняться ей, власти только того и надо. Господи! - с ужасом думал нынче Нелепин. Сколько можно? В скольких можно поколениях? Давно бы пора узнать, понять - нет, не знаю, нет, не понимаю, как бы даже и принципиально не понимаю! А если - без принципа? Не по-чеховски, по-семеновски?

Без этого, семеновского, впору ведь и еще одну революцию затеять. Ради недоступного обыкновенным способом понимания. Тем временем, не удостоившись понимания россиян, Россия гибнет, удобряет почву для иных национальностей, не достигнув даже поры своей зрелости, уже в девичестве спивается, еще не совершая, но уже мучаясь вопросом: что же все-таки сделано? Зачем? Ради чего? Нелепин-то разве тем же грехом не грешил? Еще не умея выбирать, не изобретал неисполнимые сюжеты? Разве не мечтал он, чтобы сюжеты изобрели его?! Другое дело по Семенову: данность вполне очевидна во всех его рассказах.

Жила-была в деревушке красивая девушка Настя, одна была она в справной семье: отец работяга и непьющий, мать - женщина шустрая, тоже на все руки. Отец с матерью дочь баловали, наряжали лучше всех деревенских девок. Но тут явился сынок управляющего соседним имением, собой тоже неплох, - он Настю совратил, погубил ее. Она умерла. Нелепину было жаль Настю ничуть не меньше князя Андрея Болконского. И это при том, что Настенька никогда не стала бы ни женой какого-нибудь князя, ни Эрнеста Миллера Хемингуэя, ни Максима Горького. Она вышла бы за приглядного из той же деревни Ванюшу, народила бы ему детей с полдюжины - и весь тут роман.

А то другой рассказ: хозяин, московский купец средней руки, надумал уволить дворника - стар дворник стал, надо переменить на молодого! Молодой оказался всем хорош - расторопный, за двором следит, за лошадьми ходит, сбегать куда по хозяйскому поручению на все-то он быстр да умел. Но вот беда: узнал молодой работник о кручине старого - тот остался без места, а вернуться ему некуда, хозяйство в деревне давно порушено. И тогда пошел молодой дворник к хозяину просить за старика: его самого уволить, старика взять на место обратно. Лев Толстой в предисловии к собранию сочинений С. Т. Семенова писал так: Искренность - главное достоинство Семенова. Но кроме того, у него содержание всегда значительно: значительно и потому, что оно касается самого значительного сословия России: крестьянства, которое Семенов знает, как может знать его только крестьянин, живущий сам деревенской тягловой жизнью. Форма рассказов совершенно соответствует содержанию: она серьезна, проста, подробности всегда верны: нет фальшивых нот.

В том же предисловии Лев Николаевич изложил содержание рассказика о дворнике, присовокупив к нему свою теорию милосердия и чистой совести.

Правда, Нелепин, уж это само собою разумеется, с благодарностью восприняв Семенова, и тут не ушел от проблемы выбора: в литературе, полагал он, можно идти по одним и тем же ступеням, но в разном направлении: Толстой - Чехов Семенов или Семенов - Чехов - Толстой. Толстой не только перед своими героями, он и перед самим собой ставил все тот же вопрос: кто мы?, следовательно, и кто я?.

Чехов, тот обошелся с проблемой деликатно: вручил ее своим героям, точно зная, кто он сам, доктор Чехов. Для умницы Семенова этого вопроса попросту не существовало. У кого как складывается, у Нелепина сложилось - он пошел по первому варианту: Толстой - Чехов - Семенов, вот и было ему понятно: когда Лев Николаевич говорит об искренности писателя Семенова, завидуя ему, он говорит о данности, которой от природы обладал Семенов.