Евгений Замятин - Островитяне

Небо было бледное, подобранное, вогнутое, какое бывает в сумерки после жарких дней. Кембл пожимался: не то от прохлады, не то от тех неминуемых разговоров - о порядочности и непорядочности, какие будут завтра с леди Кембл. Пожимался и все-таки шел вместе с О'Келли туда - в № 72. Главное, он был совершенно согласен с леди Кембл: в меблированных комнатах миссис Аунти - все было непорядочное, все было - не его, было шероховато и мешало, как мешал бы камень посреди асфальтовой Джесмондской улицы - и все-таки шел.

"Раз идет О'Келли... Надо же поддерживать с ним отношения..." успокаивал себя Кембл.

В № 72, по обыкновению, горел камин. Диди сидела на ковре у огня: сушила, после мытья, кудрявые, по-мальчишечьи подстриженные волосы. На полу были разбросаны листки какого-то письма - и над ними улыбался мопс Джонни.

О'Келли чуть не наступил на листки - наклонился и поднял.

- Не трогайте! - со злостью закричала Диди.- Говорю вам - не трогайте! Не смейте трогать! - Брови сошлись над переносьем, исчезло мальчишечье лицо - было лицо женщины, опаленное темным огнем.

О'Келли сел на низенький пуф и затараторил:

- Нехорошо, нехорошо, деточка. Только что леди Кембл нам внушала, что лицо порядочного человека должно быть неизменно, как... как вечность, как британская конституция... И кстати: слыхали ли вы, что в парламент вносится билль, чтобы у всех британцев носы были одинаковой длины? Что же, единственный диссонанс, который, конечно, следует уничтожить. И тогда одинаковые, как... как пуговицы, как автомобили "Форд", как десять тысяч нумеров "Таймса". Грандиозно - по меньшей мере...

Диди - не улыбнулась. Все так же держала листочек в руке, и все так же крепко, как сплетенные пальцы - сдвинуты брови.

И не улыбался Кембл: что-то в нем накипало, накипало, било - и вот через край - и встал. Два шага к Диди - и спросил - тоном таким, какого не д о л ж н о было быть:

- Что это за письмо такое? Отчего к нему уж и притронуться нельзя? Это - это... - говорил - и слушал себя с изумлением: не он - кто же?

И одну секунду слушала с изумлением Диди. Потом брови ее расцепились, она упала на ковер и захлебнулась смехом:

- О, Кембл, да, кажется, вы... Джонни, мопсик, ты знаешь - Кембл-то... Кембл-то...

7. РУЛЬ ИСПОРЧЕН

Наконец-то оно кончилось - дело о разводе, и на Диди никто теперь не имел прав, исключая, конечно, фарфорового мопса Джонни.

Событие праздновали втроем: О'Келли, Диди и Кембл. Обедали в отдельном кабинете, пили, О'Келли влезал на стул и произносил тосты, махал множеством рук, пестрело и кружилось в голове. Домой как-то не хотелось: решили поехать на бокс.

Такси летел, как сумасшедший - или так казалось. На поворотах кренило, и несколько раз Кембл обжегся об колено Диди. Такси летел...

- А знаете,- вспомнил Кембл,- мне уж который раз снится, будто я в автомобиле, и руль испорчен. Через заборы, через что попало, и самое главное...

А что самое главное - рассказать не успел: входили уже в зал. Крутой веер скамей был полон до потолка. Опять было Кемблу тесно и жарко, обжигался, и будто все еще летел такси.

"Не надо так много пить..."

- Послушайте, Кембл, вы о чем думаете? - кричал О'Келли.- Вы слышите: сержант Смис, чемпион Англии. Вы понимаете: Смис! Да смотрите же, вы!

Из двух противоположных углов четырехугольного помоста они выходили медленным шагом. Смис - высокий, с крошечной светловолосой головой: так, какое-то маленькое, ненужное украшение к огромным плечам И Борн из Джесмонда - с выдвинутой вперед челюстью: вид закоренелого убийцы.

- Браво, Борн, браво, Джесмонд! Сержант Смис, браво!

Топали, свистели, клокотали все двадцать рядов скамей, шевелилась и переливалась двадцать раз окрутившаяся змея - и вдруг застыла и вытянула голову: судья на помосте снял цилиндр.

Судья, поглядывая из-под седого козырька бровей, объявлял условия:

- Леди и джентльмены! Двадцать кругов по три минуты и полминуты отдыха после каждого круга - согласно правилам маркиза Квинзбэри...

Судья позвонил. Смис и Борн медленно сходились. Борн был в черных купальных панталонах, Смис - в голубых. Улыбнулись, пожали друг другу руки: показать, что все, что будет - будет только забавой культурных и уважающих друг друга людей. И тотчас же черный Борн выпятил челюсть и закрутился около Смиса.

- Так его, Джесмонд! Вот это панч! - закричали сверху, когда Борн отпечатал красное пятно на груди чемпиона Англии.

Двадцатиколечная змея обвивалась теснее, дышала чаще, и Кембл видел: шевелилась и вытягивалась вперед Диди - и он сам вытягивался, захваченный кольцами змеи.