Воевода тяжело перевел дух и прохрипел:
- Другую!
Андреев развернул другой свиток.
"Боярину Семену Антоновичу Шолохову. Приказываем мы, государи, сняться с воеводства рязанского и все дела свои, и росписи, и весь обиход, и наряд воеводский, зелье, казну, свинец, хлеб и пушкарский обиход сдать по росписи боярину Терехову-Багрееву, коему воеводство править и нам прямить".
- Жжет! - не своим голосом крикнул воевода и грузно упал на стол.
- Дурно ему! Воды! Знахаря! - закричали смутившиеся гости.
- На воеводство тебя, Петя! - сказал, подходя к боярину, Андреев.
Боярин с ужасом замахал руками.
- Господи, страсти какие! - прошептал он.
Тем временем воеводу слуги унесли в опочевальную. Гости стали расходиться и каждый низко кланялся новому воеводе.
Вдруг к нему подошел дворецкий.
- Боярин просит тебя до него.
Терехов быстро поднялся, несмотря на свою тучность, и поспешил к бывшему воеводе.
Он лежал как гора, на широкой постели и тяжело хрипел. Из свесившейся руки в глиняный таз текла черная кровь, ловко выпущенная татарином-знахарем.
Увидев Терехова, он взглядом подозвал его к себе и зашептал:
- За попом послал! Смерть идет... Где ж мне до князя с головой?.. Тебе покаюсь... грешен... сбила меня жена с тобой породниться... свово сына за твою дочь прочили... жадны были, на твое добро зарились. Опять, и сына любим... Я нет, а они все свое... Удумали для начала княжонка извести, а там и самим свататься. Прости, боярин, тебе как на духу каюсь!
- Бог простит! - не веря своим ушам, смущенно бормотал Терехов.
В это время в опочевальню вошел священник.
Воевода рязанский смещался с своего места Божьей властью...
20
Князь Теряев-Распояхин уже отстроил свой дом и сад разбил, и церковку домовую освятил, перевез княгиню со своим Мишей, оставил в вотчине славных немцев Штрассе и Эхе, - но все еще медлил править новоселье.
Не до того было всем близким до царского Верха людям. Все разделяли царскую тревогу и печаль и ходили унылые, словно опальные. С утра по Москве несся колокольный звон и народ толпился в церквах, молясь о здравии молодой царицы. С того самого часа, как встала царица из-за пира, ей занедужилось и вот уже третий месяц на исходе, как хуже и хуже ее болезнь. Приковала она ее к постели, засушила ее тело, очи ввалились, нос заострился, на щеках словно огневица горит и все кровями кашляет. Доктора голову потеряли, видя как тает красавица, стали знахарей из Саратова звать, с Астрахани: с Казани, - ничего не помогало царице.
Измученный скорбью, царь неустанно молился, и уста его только одно шептали:
- Божий суд! Наказует меня Господь не по силам моим.
Свободное время он боялся оставаться один, окружал себя ближними и сидел между них, не говоря ни слова, унылый и скорбный.
Только время от времени приходили к нему и докладывали о здравии царицы. А она, голубка, лежала: медленно сгорая от злой болезни и думала горькую думу о людском зле, что в то время всякую болезнь приписывали глазу или отрав.
Царь сидел за столом. Справа и слева от него стояли новые часы. Одни показывали, как солнце всходит и закатывается, как в полночь показывается месяц, другие каждый час играли сладкую музыку. Но не радовали его эти диковины.
Вокруг него стояли бояре, Ближе всех князь Теряев и Шереметев с Черкасским. Ждали часу, когда ударять к обедне, а до того царь принимал челобитные. Но ни на одного из вошедших даже не взглянул царь, и бумаги отбирал Шереметев.
И вдруг среди тишины вместо звона церковного донеслось в горницу скоромошья песня.
Эй жги!..
Ехал дьяк по улице
На сиротской курице,
А жена за ним пешой
Заметая след полой...
Звонкий голос несся, мешаясь со звоном балалайки.
Бледное лицо царя окрасилось румянцем, глаза вспыхнули. Он выпрямился и гневно сказал:
- В час скорби скоромошья песня! Непригоже!..
Князь Теряев вдруг рванулся с места. Глаза его загорелись.
- Государь! - сказал он. - Скоромошье дело - бесово дело! Только людей сбивают с пути. А ныне и того богопротивнее. Дозволь скоромошьий приход изничтожить!
Царь устало кивнул головой.
- Негожее дело, срамное дело, - тихо сказал он, - и отцы наши говорят: "И думал истинно, как отвратити людии от церкви, и собрав беси, преобрази в человека и идяще в соборе велице пришед во град и вси бияху в бубны, друзия в козищи и в свирели и иния, сквернословя и плясахом, идяху на злоумысление к человеком, мнози же оставивши церковь и на позоры бесов течеху..."
Читать дальше