- Чтой-то? - думал он. - И ума не приложу к такому окаянству. Для чего боярин Семен Антонович такое скаредное дело замыслил? И в дружбе не были и делить ничего не делили. Поди ж ты! Оплел его этот Федька поганец и все! Пишет: допытайся! Когда ж это я в жмурки играл? Ишь тоже допытчика нашел!..
И после многих лет послеобеденный сладкий сон бежал от его глаз. В конец измучился со своей тайной добрый боярин. Ольга Степановна стала приставать к нему:
- Свет Петр Васильевич, да поведай ты мне: али горе какое, али черная немощь напала на тебя? Глянь, сокол мой: все-то мы извелись на тебя глядючи. Кажется, все у нас есть: дом-полная чаша, Олюшка растет на радость, да и жених ее отыскался. А ты?..
- Уйди! - угрюмо отмахивался от нее боярин. - Не бабьего ума дело кручина моя, вот что! Такое умственное дело...
- Так ты бы дьяка Егора Егоровича покликал. До всего дошлый человек!
- Ахти! - всплеснул руками боярин. - Ну и что же ты лотошишь такое! Дьяк! У дьяка душа продажная, а тут тайна! И боярин поднял кверху палец, толстый, как добрый сучок.
- Ну, Семена Андреевича. Он друг тебе, брат названный и думать горазд.
Лицо боярина просветлело. Он закивал головой.
- Вот, что дело, то дело! Добрая ты жена, Ольга моя, свет Степановна! Вели-ка, чтобы спосылали кого за Сенюшкой. Кланяется, мол, боярин и по делу просит!
В тот же вечер, распивая черемуховый мед и заедая оладьями, боярин долго беседовал с другом своим Андреевым.
- А главное, теперь и в толк не возьму, жаловался боярин, - как мне вести себя с воеводою. Держать хлеб-соль или откачнуться? Прямить ли ему?
Андреев погладил бороду.
- Нет, Петя, сохраним все в тайности и за всем примечать будем. Словно ты и грамоты не получал; а я уж знаю, как дело повести.
Боярину стало словно легче. После того он не раз делил хлеб-соль с воеводою, и мысли о послании князя отошли у него в сторону.
В те поры добрый был обычай от времени до времени, скуки ради, пиры устраивать, и на тех пирах добрый хозяин дарил гостей, кого чашей, кого блюдом, кого шапкой а гости, опохмеляясь, на другой день слали от себя доброму хозяину подарки отдариваясь. Для корыстных воевод этот обычай обратился в способ брать взятки. Как оскудеет казна воеводская, сейчас он пир устраивал. Созывал на пир гостей, людей торговых, купцов проезжих и дарил их скудно, а на другой лень ждал от них добрых подарков, и плохо было тому, кто не угождал воеводскому оку корыстному.
Созвал гостей и воевода Семен Антонович Шолохов. Для прилики бил челом и боярину Терехову и Андрееву, и многим другим именитым в городе людям, и съехались гости на честной пир со своими холопами.
Огромная горница была установлена столами с местами человек на двести, в голове стола сели воевода, губной староста Андреев и боярин Терехов. Далее сели именитые купцы, еще далее гости именитые, что отчество на "вичь" писаль, а дальше кто где простые гости да посадские из толстосумов.
Воевода захлопал в ладоши и пир начался.
Слуги внесли на огромных блюдах жаренных гусей и индеек, нарезанных на куски.
Воевода встал, низко поклонился гостям и просил откушать.
- Ешь, Ефимович, во здравие, - с усмешкой сказал рыжебородый купец своему соседу, - а завтра расплачиваться будем.
- В этом году третий раз пирую. Грехи наши тяжкие! - вздохнул Ефимович.
Тем временем воевода беседовал со своими соседями.
Недавно вернувшийся из Москвы дворянин Стрижов передавал московские новости, а слуги обносили гостей супами, несли щи, лапшу куриную, несли уху и рассольник, каждому по вкусу.
- Ишь, ведь, - вставил слово свое боярин Терехов, - как вашему другу Тереше повезло: вверх идет!
- Это кто? - спросил Стрижов.
- Да князь Теряев-Распояхин!
На лице Стрижова выразилось почтение.
- Важная особа! - сказал он. - Царь при мне его в окольничьи пожаловал, строится на Москве приказал, всякое отличие ему идет.
Андреев взглянул на воеводу и заметил, как жирное лицо его покраснело. Он ткнул боярина в бок и сказал:
- Да окромя милостей и счастье ему: слышь, сына-то у него скоморохи скрали, а теперь...
- Что? Или еще родился? - тревожно спросил воевода.
- Нет! Сыскал сына-то!
- Врешь! - не своим голосом вскрикнул воевода. Лицо его посинело, жилы на короткой шее вздулись.
- Зачем врать! Пес врет, - ответил Андреев. - Да еще сымал главного татя, Федьку какого-то Беспалого, пытал его, тот с дыбы ему доказывал.
- Меду! - едва слышно прохрипел воевода, быстро отстегивая запонку на ворот рубахи.
Читать дальше