Александр Житинский - Седьмое измерение

- Мы теперь братья, - сказал хозяин строго. - Вы это запомните.

- Что вы со мной сделали? - спросил я.

- Посмотрите на себя.

Я вышел в прихожую и подошел к зеркалу. Из него взглянул на меня человек с каменным лицом. Только глаза оставались живыми, и в них жила боль.

- Это я, - прошептал я себе.

- Это я, - беззвучно повторил он губами.

Я вернулся к хозяину, и мы выпили кофе в молчании. Ни один мускул не дрогнул на наших лицах. Я поблагодарил и с трудом заставил себя улыбнуться.

- Все-таки интересно, в чем тут фокус? Лекарство?

- Фокус в том, - медленно произнес он, всем телом наклоняясь ко мне, - фокус в том, что ваше сердце спрятано там, в сейфе... Рядом с моим. Вот в чем фокус.

С тех пор у меня каменное лицо. Я живу нормально. Никакие обстоятельства, памятные места наших встреч и даже презрительные взгляды моей бывшей возлюбленной не выводят меня из равновесия. Что поделать, если можно иметь либо сердце, либо лицо. Отсутствие сердца не так заметно для окружающих.

1976

Стрелочник

Это объявление я услышал в вагоне пригородного электропоезда. За окном летел куда-то вбок мокрый зимний лес, а машинист перечислял по радио, ка кие специальности требуются управлению железной дороги. Относительная влажность была сто процентов. Ни одной из перечисляемых специальностей я не в ладел, что почему-то вызывало грусть. Последним в этом списке утраченных возможностей значился стрелочник. "Одиноким стрелочникам предос тавляется общежитие", - сказал репродуктор и умолк.

Я всегда был одиноким, но никогда - одиноким стрелочником. Нельзя сказать, что мне нравилось быть одиноким, да и профессия стрелочника не слишком привлекала меня. Но в сочетании слов "одинокий стрелочник" была какая-то необъяснимая прелесть, что-то настолько беспросветное и неуютное, бесправное и жалостное, что я немедленно вышел из электрички и отправился искать управление железной дороги.

Кажется, там подумали, что мне требуется общежитие. Человек в черном кителе с оловянными пуговицами долго рассматривал мое заявление на свет, ища намек на общежитие и пропуская самые главные слова об одиночестве стрелочника. Ему не приходило в голову, что в общежитии сама идея одиночества теряет всякий смысл.

- Хотите быть стрелочником? - наконец спросил он и задрал голову так, что его ноздри уставились на меня, точно дула двустволки.

- Одиноким стрелочником, - поправил я.

- Да, именно одиноким стрелочникам мы предоставляем общежитие, - с удовольствием выговорил он.

- Я не прошу этой привилегии, - сказал я.

Должно быть, я вел себя неправильно или говорил не те слова, потому что железнодорожник заерзал на своем кресле, а в глазах его на секунду мелькнул испуг.

- Вы отказываетесь от общежития? - спросил он задумчиво и вдруг снова вскинул голову и прокричал: - Или как?

- Послушайте, - сказал я ему. - Дайте мне какую-нибудь стрелку. Я постараюсь быть полезен... А мое одиночество не может иметь для вас принципиального значения.

- Нет стрелок! Нет ни одной стрелки! - закричал он, как можно дальше отодвигая от себя мое заявление. - Ради Бога, заберите ваше заявление... Я вас прошу! Масса других специальностей, курсы, стипендии, повышение без отрыва...

- У меня мечта, - сказал я. - Дайте мне стрелку, маленькую будочку, свой семафорчик, желтый и красный флажки... Нет, я сам их сошью. Это больше соответствует одиночеству. В крайнем случае, я обойдусь без семафорчика. Он подписал заявление.

И вот я стрелочник. У меня своя будочка, подогреваемая изнутри небольшой электрической лампочкой, которая одновременно служит для освещения. До стрелки ходить совсем недалеко, километра два, и я ежедневно проделываю этот путь туда и обратно по нескольку раз. Работа у меня сдельная, и зарплата зависит от количества проходящих мимо поездов. Иногда случается, что поезда по какой-нибудь причине не ходят, но это бывает редко.

Самое главное в моей работе, как я быстро понял, - это угадать момент приближения поезда, так как расписания у меня нет. Мне пытались всучить прошлогоднее расписание, но я отказался, полагаясь на свою интуицию. Интуиция должна быть двойной, потому что нужно угадать не только, идет ли поезд, но и нужно ли переводить стрелку.

Обычно я угадываю первое безошибочно за полчаса до прохода поезда. Это как раз то время, которое требуется, чтобы неторопливо дойти до стрелки и только тут, когда огни поезда уже видны, за считанные секунды решить, нужно ли переводить стрелку. Как правило, я ее не перевожу, но бывает, что перевожу, проклиная себя в душе за уступчивость. Почему-то мне никогда не хочется ее переводить.