Феофан Злоправдов: Отелок котелка

Я сделал еще шаг к купальной девице.

- Играем в черноморское побережье? - осведомился я.

- Ага. - Она лениво приоткрыла правый глаз. - Но только успела задремать, как помойкой пахнуло.

- Жаль, что не в Пакокобану, - вздохнул я.

Она приоткрыла глаз пошире.

- Почему?

- А там все голыми загорают.

- А-а...

- Разрешите к вам присоединиться? - учтиво спросил я.

- Загорать голым?

- Нет, в смысле, посидеть рядом на диване.

Она открыла второй глаз и оглядела меня бинокулярно.

- А диван не придется отдавать в стирку?

Я тоже взглянул на себя. Да-а, в стирку пришлось бы отдавать не только диван, но и бетономешалку, вздумай я посидеть на ней.

И тут в комнату вошла чувинка-картинка, таща на буксире мое "альтер эго". Сжалилась, видать, и собрала обратно. Но вот кто будет собирать несчастный телевизор?

- Эллочка, лапочка, - осторожно спросил я, - а что случилось с твоим теликом? Он возомнил себя лягушкой?

- Какой лягушкой? - фыркнула она. - Он в ремонте. Марш в ванную! И чтоб через пять минут явился как поросенок. В смысле, такой же розовый...

Получив информацию, что "альтер эго" телевизора не разбирал, а всего лишь столкнул со столика коробку с радиодеталями, я моментально возлюбил весь мир и на крыльях этой любви полетел в ванную.

В пять минут я уложился, но рубашку и брюки бесполезно было приводить куда угодно, кроме свалки. Поэтому в гостиную явился я в плавках. Видел, кстати, лозунг в металлургическом цехе: "Вся сила - в плавках".

- Буду тоже играть в пляж, - объявил я с порога.

- В Пакокобану? - ядовито осведомилась особа в купальнике.

- Увы, мадам, за границу меня не выпускают, придется ограничиться родными берегами.

- Жаль... - протянула особа.

- Жаль, что родными?

- Жаль, что не выпускают. Уж лучше бы выпустили, а впустить обратно забыли.

Пока я приводился в порядок, в гостиной произошли некоторые перемены. Особа в купальнике перекочевала с кресла на диван и даже сняла ножки со стола. В кресло было сгружено мое "альтер эго" и осоловело глядело вокруг. А на столе дымилась огромнейшая кастрюля, из которой хозяйка заведения наполняла тарелки огромнейшими порциями пельменей.

Я без дальнейших приглашений и уговоров плюхнулся на диван рядом с купальником. Диванчик у Эллочки маленький, на полтора сидячих места, поэтому волей-неволей я оказался прижатым к бедру любительницы позагорать. Бедро было вполне пристойным, мягким и в меру теплым. И я даже почувствовал, как что-то зашевелилось у меня внутри.

- А на сухую-то пельмешки в горле застрянут, - протянул я в пространство и пощекотал одним пальцем животик соседки у самой резинки трусиков. Она громко хихикнула. - Устами младенцев и обнаженных дев глаголит смеющаяся истина, - провозгласил я, не убирая палец, чувствуя, что сразу за резинкой начинается восхитительный островок поросли, но не решаясь туда переправиться под бдительным взором Эллочки.

- Хоть бы раз с собой притащил, - проворчала чувинка-картинка, хлопая на стол "белоголовку".

- А то я не таскал! - искренне возмутился я.

- От тебя дождешься! Все, что ты таскаешь, это всяких охламонов, которых если вперва не постирать, то приходится потом стирать простыни...

Я ничего не ответил, потому что занимался головкой. Бутылочной, разумеется.

Пока разливал по рюмкам, в голове плясали радостную сарабанду. Наконец-то можно отставить пассивный алкоголизм вдыхания паров от своего знакомца и заняться экспериментальной проверкой совокупления пельменей и водки в моем желудке!..

4

Дальше почему-то опять провал. Заполняю. Смутные кривлялись тени на обшарпанных ступенях, белоснежные колени я ласкаю языком... Вот это уже неплохо. Обидно будет, если забуду. Впрочем, что там неплохо - гениально! Сам от себя не ожидал. Не хуже, чем "Шелковый, тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах полонил, наполнил скоро смутным ужасом меня..." Феофан Аллан Зло...

И полумрак в комнате, и огромная луна за окном, и почесаться охота, но неприлично, и мысли, мысли... голубые, пурпурные, круглые, колючие, как небритый ежик, мысляны-великаны и мыслютки-малютки... Все разные, но все об одном. Неуели такова участь поэтов, к коим я имею скромность себя причислять: писать о жизни, думать о жизни, но самому, практически, не жить?

Впрочем, провал заполнен. Поехали!..

5

Была Эллина комната для гостей. Был включенный ночник на столике в углу. И был полумрак.

Должно быть, мы играли в Пакокобану6 поскольку лежали рядком на нерасстеленной кровати и жмурились на воображаемое солнце во мраке под потолком. То есть, мы - это я и любительница загорать. Моя рука по-братски покоилась на ее грудке, поигрывая твердым соском. А я лежал и пытался вспомнить, оправдал ли ее надежды или все еще впереди?.. Проклятый склероз!