Михаил Зощенко: Вспоминая Михаила Зощенко

Этот "зайцевский" герой сам про себя думает: "А может, и он мертвый?" Он понимает, что для него "нет больше жизни, что все ушло", он в лес "умереть пришел".

Впоследствии Зощенко выделит из "Серого тумана" эпизод с "уходом в лес, в разбойники" и "переместит" в рассказ "Война".

Любопытно отметить, что в двадцатом году в его записной тетради, где он, по своему обыкновению, сохранившемуся на всю жизнь, наряду с набросками, отрывками задуманных произведений, мыслями, афоризмами и прочими вписывал фразы и слова, которые ему могут пригодиться впоследствии, - в этой записной тетради "красивые, изысканные" фразы 1917-1919 годов, такие, как "Венок, сплетенный из милых, старых нелепостей", "В лесу так темно, что ручеек из болота ползет ощупью, натыкается на деревья и пни и ворчливо обходит их", "Сияет улыбка, как солнце, и солнце смеется миру", сменяются вдруг совсем новыми, неожиданными: "крыть нечем", "шамать", "шпана", "голодовать", "дастишь", "упань", "хвалился знакомством под шпилем", "я не освещен"...

Эти "новые" слова, эти фразы мы встретим в его первых опубликованных рассказах "Любовь", "Война", "Старуха Врангель", "Рыбья самка", "Лялька Пятьдесят" и в "Рассказах Синебрюхова", которые он напишет летом - осенью 1921 года.

К этому времени относится уже знакомство Горького с "серапионами" и сам Горький уже даст оценку рассказам Зощенко.

Вот что пишет об этом Зощенко в своих дневниковых заметках 1921 года:

"Ал. Макс. читал "Старуху Врангель". Понравилось. Я был у него. Он все время читал выдержки и говорил, что написано блестяще. Но узконациональный вопрос. Даже только петербургский. Это плохо.

- Как, - сказал, - мы переведем на индусский язык такую вещь? Не поймут".

"Очень понравилась Алексею Максимовичу "Рыбья самка"".

В конце весны - начале лета 1921 года Зощенко пишет повесть "Красные и белые", забракованную Горьким.

Вот что пишет об этом Зощенко:

"Июнь - июль писал повесть "Красные и белые". Повесть погибла.

Нарочно растрепал ее и этим испортил.

Ал. Макс. сказал, что из всех моих вещей - это слабей и многословней. Многословней! На полутора листах - огромный роман.

Иные места, очень, думаю, хорошие, погибли".

От повести осталось лишь несколько первых страниц.

Задумана была повесть о жизни маленького провинциального городка, где установились уже новые, революционные порядки, где у власти стояли уже новые люди, правда, еще далеко не "правильные", не "настоящие" люди революции.

На сохранившихся страницах повести "остался" председатель горсовета Тюха, мечтающий об электрификации таким образом: "борона электрическая, плуг заграничный электрический", "какой-нибудь бесплатный электрический бильярд". Он сокрушается о том, что пока "плохо человеку".

Это уже чисто зощенковский тип. Подобных людей Михаил Михайлович мог наблюдать, работая в то время конторщиком в военном порту "Новая Голландия" - в Петрограде.

Повесть написана от лица какого-то "обывателя" города Гиблого очевидно, из прежних мелких чиновников, а теперь "совслужащего" в горсовете.

Язык повести выдержан в стиле дореволюционного "полуинтеллигента" из мелких чиновников.

После неудачи с "Красными и белыми" летом и осенью 1921 года Зощенко пишет цикл своих "Рассказов Синебрюхова", с которыми и выходит на литературную арену, - они появились отдельной книжечкой в издательстве "Эрато".

Тогда же были напечатаны и первые пять рассказов, написанных еще зимой.

С этих пор Зощенко становится профессиональным писателем и всего себя целиком отдает литературе.

Цель, о которой он мечтал с детства, была достигнута.

К. Чуковский

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ 1

1 Воспоминания. С. 13-66.

В СТУДИИ

1

В Петрограде, на углу Литейного и Спасской, стоял - да и стоит до сих пор - большой несуразный дом, принадлежавший богатому греку Мурузи, весь в каких-то арабесках и орнаментах. Некогда в этом доме проживал Мережковский. Здесь же, внизу, находилась знаменитая лавка Абрамова, бойко торговавшая в старые годы чудесными медовыми пряниками.

В начале революции одну из наиболее обширных квартир в этом доме захватила организация эсеров. Вскоре эсеры исчезли, и в квартире поселились беспризорники. Еще через несколько месяцев оттуда убежали и они - очевидно, застигнутые внезапной облавой. Убегая, они все же успели открыть на кухне и в ванной все краны.

Я забрел случайно в этот дом вместе с писателем Александром Николаевичем Тихоновым. Когда мы поднимались по загаженной лестнице, до нас донеслось клокотанье воды. Дверь была не заперта, мы вошли. Вода заливала все комнаты, в ней тихо шевелилась и мокла какая-то разноцветная бумажная рвань: по полу, как потом оказалось, были разбросаны тысячи эсеровских брошюр и листовок, которые и затопило водой.