П. Гнедич: Семнадцать рассказов (сборник)

— Он мне надоедает, папочка, — не без испуга заговорила та, — всё ходит и ручки лижет.

— Рая, Рая… ты меня губишь…

Он отчаянно качнул головой и ринулся из уборной.

Рая посмотрела ему вслед прищурившись и стала бить носком правой ноги по полу.

— Скажите пожалуйста, отчего все мужчины такая дрянь? — обратилась она к Ракитину.

Тот не ожидал такого вопроса.

— Неужели все?

— Все, все… такая дрянь, такая… Я думала что лучше…

— Если вы судите по князю, то правы, — отозвался Веркутов, — его нельзя пускать на порог.

Она ничего не ответила и повернулась к зеркалу.

— Он давно с вами знаком? — не отставал Веркутов.

— Недели три.

— Часто бывает?

— Каждый день.

Веркутов свистнул.

— Та-ак-с, приём известный. За границу не собирается ли?

— Да, он говорит, что ему зачем-то в Милан надо. Он едет туда на той неделе.

— Та-ак, та-ак, — подтверждал, ухмыляясь редактор:

A вам он нравится?

— Он красив, только такой противный, когда в глаза смотрит. Мне неприятно, что папочка так за ним бегает.

— Вы знаете, что он миллионер?

— Неужели?

— Страшно богат и деньгами сорит.

— Он сейчас приходил спрашивать, что мне послезавтра подарить, послезавтра день моего рождения. Хотите обедать ко мне? Пожалуйста! Вы будете? — обратилась она к Ракитину.

Тот сказал, что постарается.

— А вы? — спросила она у Веркутова.

— Я не могу, я послезавтра весь день в Павловске.

— Ну, чёрт с вами! Так вы приезжайте, — попросила она снова Ракитина, — пожалуйста, вы мне доставите большое удовольствие… Кроме того… кроме того мне надо с вами поговорить… посоветоваться в одном деле…

Она взяла его за руку и крепко стиснула.

— Вы такой, такой хороший, я с первого раза вижу. Вокруг всё такая дрянь… Приезжайте.

Он сказал, что непременно будет.

Конец оперетки Ракитин дослушал совершенно машинально. Он был глух даже к успеху Раи, которую публика без конца вызывала. Он не аплодировал, рассеянно поглядывал по сторонам, отвечал невпопад. Аеров рассказал ему, что в виду посещения Талалаева одна из редакций вывесила объявление: «при входе в редакционную комнату трости и зонтики оставляются в прихожей», и что редактор другого издания спит теперь не иначе как с шестью заряженными револьверами и между двумя подручными дворниками, которые одною рукой пятнадцать пудов поднимают. Всё это делалось из предосторожности «личного объяснения». Ракитин на это ответил одобрительным «а!» и, против ожидания Аерова, даже не улыбнулся.

Он ясно сознавал, в какую сторону клонится судьба несчастной девочки. Он придумывал, как бы спасти её, но как-то мысли путались, разбегались. Вопрос был очень большой и сложный.

Хор пел не пред ним, а где-то очень далеко от него, за какою-то туманною дымкой. Он не помнил, как он вышел из театра, приехал в город, лёг в постель. И на другой день опять всё та же мысль, неотвязная, назойливая, монотонная. Где выход? Ответа не было. Ответ должна была жизнь подсказать.

Она и подсказала.

Когда он приехал на третий день на дачу Дементьевых и поднялся по печально скрипевшей лестнице во второй этаж, его встретила в сенях толстая, масленая кухарка с грязным полотенцем через плечо. Папочка растаял, расшаркался и повёл гостя в гостиную, где уже был накрыт обеденный стол и где сидели в сообществе Раи двое: князенька и «комическая старуха» местной труппы, с очень добрым и глупым лицом. У князеньки нос сегодня казался ещё длиннее. Держался князенька прямо, точно аршин проглотил, но часто опускал глаза и задумывался. Рая очень обрадовалась Ракитину.

— Как я рада, как я рада! — говорила она вспыхивая и не зная куда девать вручённую ей коробку конфет. — Я так ждала вас и боялась, что вы не приедете. Мне вы очень нужны…

Князь был ужасно почтителен пред Ракитиным и даже дал ему вскользь заметить, что ему небезызвестна его прежняя литературная деятельность. Папочка плавал как в растопленном масле пред обоими гостями, игнорируя совершенно «комическую старуху». Рая казалась такою нервною. На ней было беленькое платье с широкою голубою лентой. Это к ней не шло и она казалась хуже чем всегда, щёки у неё были бледненькие, брови всё дёргались.

Обед оказался плоховатым: ростбиф подгорел, рыба была какая-то сомнительная, но зато вина недурны. Папочка раскутился, должно быть из каких-нибудь своих расчётов. Херес был даже очень хорош. Под конец обеда откупорили помери-сек.