Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 3)

Поминки были назначены в "Балчуге", туда уже уехал первый автобус. Ждали второго. Лапшин увидел большой черный лимузин, который подъехал с опозданием. Из него выскочил Автандил, за ним три офицера с темно-синим кантом вынесли большой венок и быстро поднесли его к свежей могиле. На широкой красной ленте золотыми буквами было выведено: "Отважному борцу за социализм. Л.П.Берия".

Алеша, стоявший рядом с Федором, тихо с сказал:

- Здрово! От члена ПБ. А дядя Никита?

Лапшин хотел было что-то сказать, но только махнул в сердцах рукой. "Не было бы здесь Маши и Сильвии, да не будь это кладбище, я бы поведал тебе, мальчик, открытым текстом и о Никите, и о Лаврентии..."

Подошел второй автобус - и ввремя. Повалил крупными хлопьями снег. И вскоре и сама могила, и букеты, и венки были покрыты густым слоем леденящего душу серебра.

НИКИТА

Он приехал в Москву в декабре и сбился с ног, завершая подготовку города к семидесятилетию вождя. Еще бы, всем датам дата, можно сказать всеэпохально-вселенская. А он, Хрущев, не только первый секретарь МК и МГК, он еще и секретарь ЦК. Этот грандиозный юбилей явится проверкой его на зрелость. И исход этой проверки будет либо героическим, либо трагическим. Третьего не дано. Столица, да еще такая, как Москва - лицо государства. И за нее, и все, что происходит в ней, в ответе он. Взять хотя бы идеологию. После смерти Жданова этот скандально-хлопотный воз тянут коренной Маленков и пристяжные Суслов и Поспелов. Во всесоюзном масштабе. Однако, случись какой-нибудь прокол в Москве - и тут же держи ответ Никита. Одна наглядная агитация - все эти лозунги, плакаты, портреты - может свести с ума. Их же тысячи по городу, в каждом втором - дефект, шероховатость, недоработка. А репертуар кино, театров, концертов! А программы радио и начинающегося телевидения! А печать - газеты, журналы, многотиражки! А книги, альбомы, альманахи! Кремлевский юбиляр делает вид, что ему докучает, досаждает, претит вся эта верноподданническая, льстивая, угодническая шумиха. Но Никита знает, что все будет прочтено, увидено, оценено и расценено. Агитпроп чуть не под лупой изучает макеты и чистые листы всех изданий, верстку всех сборников и монографий, выискивает крамолу даже в подписях к фотографиям, репродукциям картин и рисункам. Но когда редактор "Октября" Панферов подготовил к печати свою статью, которую на Старой площади зарубили, то претензии предъявили к нему, Хрущеву: "Явно упрощенчески-вульгаризаторское изображение этапов жизни Сталина чуть было не протащили на страницы ведущего столичного журнала!" А в юбилейном номере журнала "Знамя" едва не проскочило рядом с именем генералиссимуса упоминание об опальном маршале Георгии Жукове. И опять ему, Никите, звонок: "Коммунисты столичного журнала явно страдают политической близорукостью!" Намёки, претензии, замечания...

Он, впрочем, понимал: мелкие, несущественные недочеты и ошибки вскоре забудутся; не забудется главное - то материальное, что останется как вещественное отражение исторического юбилея. И Хрущев сконцентрировал максимум внимания на двух делах - подготовке своей статьи и достойном размещении тысяч и тысяч подарков, которые уже стали - задолго до 21 декабря - поступать со всех концов страны и мира в Кремль. Организация их выставки для всенародного обозрения была идеей Никиты. Сталин ее одобрил, заметив, что подарки эти являются достоянием нации. Статью помощники стали готовить за полгода до юбилея, еще в Киеве. Когда Никите представили первый вариант - с оговорками, что это де мол самый приблизительный, грубый, предварительный из предварительнейших набросков, с ним едва не приключился удар. Всё, решительно всё было не так: в небольшой части, посвященной детству и юношеским годам вождя, нанятые для ее создания знаменитый поэт и известный прозаик окрасили панегирик вдохновенным лиризмом и буйными красками Востока; в описание периода ссылок были вставлены беседы со старожилами Туруханска и Нарыма, для чего туда были направлены пробивные репортеры "Правды" и "Известий"; во вступлении и в завершающей части Сталин представлялся учеником и соратником Ленина с акцентом на "ученик".

- Вы что - угробить меня сговорились? - кричал он, выходя из комнаты отдыха в кабинет, где собралась бригада по подготовке его юбилейной статьи. - Не выйдет! Не доставлю я вам такой радости! Или еще чище хотите, чтобы я сам наложил на себя руки? Не дождетесь!!!

Он налил из бутылки полный стакан "боржоми", выпил его залпом и, не мигая, воззрился на руководителя бригады. Крупный, представительный, с раскатистым артистическим басом и ленивыми манерами пресыщенного жизнью вельможи, он втянул крупную голову в плечи и в стремлении стать меньше, незаметнее, почти лег грудью на стол.