В Зуев - О, душа моя

Ему не внове было покупать любовь на ночь, а то и вовсе брать задаром: за выпивку, пачку сигарет, возможность прокатиться на авто за город - за "просто так". "Она самая", - решил он, почти не прицениваясь: недоучившаяся школьница, при всех своих ухищрениях вся какая-то неброская, мелкотравчатая - взгляду не за что зацепиться, этим-то она и устраивала Соловьева. Не заговаривая, он поманил из автомобиля бутылкой и, когда глаза у шлюхи понятливо блеснули, чуть присвистнул, перегнулся и открыл дверцу рядом с собой.

Все произошло просто и обыденно - впрочем, как и всегда происходило. "Ну вот..."

- даже сказал он себе самому с облегчением, точно сделал уже полдела. Но эти простота и обыденность, эта крашеная девка, скользнувшая на сидение как ни в чем ни бывало, наряду с облегчением несколько разочаровали Соловьева, принизили то ожидание новизны и очищения, которым полон был последние дни, во что уверовал было и к чему так приготовлялся.

"Словно и не случилось ничего..." - вздохнул он, привычно замечая голое колено, изогнутость в талии и откинутость назад всей ее комариной фигуры с тем, чтобы обозначился не бог весть какой бюст, ее юное, но уже порченое темным ночным знанием лицо, изображавшее одновременно и непорочность, и готовность к любому его капризу, - и вдруг поймал себя не на смирении, отнюдь, а на все том же самомнении пресытившегося человека, приобретающего все и вся за наличные.

- ... твою мать! - в недоумении ляпнул Соловьев, поворачивая ключ в замке зажигания. Чуткий носик девицы вытянулся - со вниманием и трусливо, две вертикальные морщинки в уголках губ обозначились резче и придали щенячье выражение ее пробалтывающемуся личику. Видимо, бывала не единожды бита - "смешно сказать, из-за чего: за свои же труды", точно в зеркале, прочитывалось на нем.

"Еще и дура ко всему!" - решил он с легким раздражением, словно не сам выбрал ее несколькими минутами ранее. Но машина тянула уже в гору, подставляя мягкому бризу с моря поочередно то правое, то левое крыло, и, позабыв о мгновенном желании выставить шлюху вон, он внимателен уже был ко встречным автомобилям, указателям поворотов, канализационным люкам, выбоинам в асфальте. Впрочем, почти тут же пошла брусчатка; как бы споткнувшись, медленнее покатили, уходя в сторону и назад, темные купы зелени у дороги, изгороди из ноздреватого ракушника, грязно-желтого в скользящем свете фар, оставленные ниже ленты серпантина крыш и, за крышами - черная, влажная, живая полоса воды со множеством опоясывающих береговых огней. С каждым поворотом она все отдалялась, перетекая в такое же темное влажное небо, пока совсем не исчезла, - и тут бриза не стало, как-то сразу он выдохся. Устоявшаяся смесь запахов перегретого за день автомобильного нутра: бензина, отработанных масел, пыльной ткани чехлов - тотчас хлынула к Соловьеву, впридачу кисло пахнуло припотевшими подмышками и дешевым дезодорантом. "Что ж это? Зачем?.." - вдруг ужаснулся он - себе, уезжающему от моря, внезапной затхлости вокруг, дезодоранту и этой закатывающейся за полосу света, мощеной серым булыжником дороге, которая, как теперь оказалось, была ему незнакома и потому вела как бы в никуда, и, ужаснувшись, нашелся тем только, что нажал на тормозную педаль. Машину мягко отбросило, она словно увязла в загустевшем воздухе. Не ослабляя ногу, он вслушался и услышал мерный ход часов на мерцающей зеленым панели, увидел, что они отстают, но при этом не различил стрелок на циферблате. Ему очень хотелось оглянуться, но что-то - наитие, или как там? удерживало от этого, как если бы, оглянувшись, он все еще мог увидеть людную набережную, причал, какой-нибудь швартующийся корабль, весь в огнях, с барами, музыкой, сигаретным дымом, с бабами, улыбающимися так белозубо и маняще... В несколько щелчков выбив сигарету из початой пачки, Соловьев неуверенными губами поискал фильтр, затем щелкнул ногтем еще раз. Наманикюренная лапка потянула сигарету ко рту, рот оживился, втягивая и выдыхая тонкого аромата дым.

- Ого, Винстон"! - сказала шлюшка, притомясь молчанием, льстиво хихикнула. - Крутой парень!

Она потянулась к зеркалу у лобового стекла, оглаживая складку у рта, мимолетно глянула ему в глаза, что-то просчитывая в уме и от усердия напрягая неглубокой морщиной лоб.

- Дай повести ,- попросила уже иначе, тоном капризным и нахальным, и неторопливо провела лапкой по его бедру.

- Будем возвращаться... - неопределенно улыбнулся ей Соловьев, но улыбка, он чувствовал это, вышла перекошенной и злобной: уже несколько минут его слегка подташнивало, и вот пошло по нарастающей, как случалось перед очередным приступом настигшей его болезни, - прошибла испарина, и тут же тело его огрузнело, обмякло, педали ушли из-под ног, и дорога впереди утратила свои очертания.