Франсис Жамм - Мысли садов. Перевод с французского Елены Айзенштейн

Франсис Жамм очень любил природу, и неожиданные меткие сравнения в его текстах продиктованы этой любовью. Несмотря на то что биологическая наука подвинулась далеко вперед, Франсис Жамм в своих размышлениях о природе не выглядит устаревшим. Его поэтичные наблюдения помогают проникнуть и в тайны человеческой души. Жамм братски относится к природе, воспринимая ее равной человеку; Жамм умеет любить живую природу, как любят человека: и гелиотроп, и смоковницу, и яблоню, и дуб, и крапиву, и растительную клетку.

Прочтите Франсиса Жамма: в 21 веке так не хватает преданной любви писателя к растительному миру, человечного взгляда на окружающие нас растения, которые Жамм воспринимает совершенно родственными человеку, постоянно сопоставляя себя с ними. Но в его сравнениях нет намеренной «художественности», нет нарочитости, он действительно любит природу и чувствует ее душу, испытывает уважение к растительным организмом Земли, интерес к загадке возникновения жизни на Земле, которую Жамм пытается разгадать как знаток растений и как их обожатель.

Viola hortensis

D.C.

Артюру Фонтэню,

Книгу, предшествовавшую

моему возвращению к католицизму.

Мы послали старый бокал для моей матери, подобный тому, что Ронсар обязан был предложить Жану Бринону 5 5 Подлинник взят из следующего источника: http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k80184r/f18.item.zoom . Каким был Ронсар? Он должен был иметь горностаевое платье, потому что настоящие ливни поражали орешники Луары; он держал большую книгу у камина в своем замке. Воскресенье, после обеда, три часа. Лягушка квакает в болоте, где копья дождя выплескиваются на окна. Мария, или Женевьева (или кто-то другой) вошла и сидит подле него. Потом, не закрыв книгу, он кладет свободную руку на колени своей возлюбленной. И улыбается. И думает об Улиссе, блуждающем среди седых морей, о Елене, о суде Париса, о Трое, о коленопреклоненных на валу лучниках, с обнаженными головами или в касках, державших свои луки.

Если перекормленные воды никогда не донесут мое имя потомкам, как имя Ронсара – вандомские воды, если никогда отрок с нежностью не врежет в сердце, в грудь, каленую отметину, а школьница спросит, каким я был, и кто-нибудь скажет:

В дождливый день в Тусэне Франсис Жамм не врезал каленую отметину в сердце юной девушки. Это не было знаком Осени. Но он закурит свою трубку. Он посадит в цветочный горшочек кислицу, чтобы изучить сон растений. Против стены его комнаты образ Эпинала представляет собой «истинный портрет Вечного жида», Вечного жида в неровной шляпе, в пальто и в голубых тапках, в красном платье, в котором брабантским буржуа предлагают банку пенящегося пива. Гостиница там поэтическая. Виноград там поднимается. Огромные розы растут у самой земли, потому что розы – цветы и потому что бедные, которые поют свои причитания, склоняются к земле. Сумерки, конец мирного лета…

…В этот день Франсис Жамм бросает быстрый взгляд на свою славу. Там эта слава, на его столе, с конвертами писем; первое написал ему один монах на краю озера Ренан в Пруссии; второе – письмо голландского незнакомца по имени Вальх и письмо одной девушки. Франсис Жамм улыбается. Потом, вытряхнув большим пальцем пепел своей трубки, он готов почтить память мертвых.

…Так как нужно вернуться к тому, что должен: к почестям умершим, для славы безразлично, кто, на самом деле, имеет лучший вкус, люди свободного скептицизма или даже презрения и горечи. Как Лукреций 6 6 Лукреций – выдающийся римский поэт и философ, приверженец атомистического материализма, его основная работа – «О природе вещей», о бесконечности и вечности материи. , нужно воспринимать морскую бурю спокойно 7 7 Лукреций утверждал, что нужно сохранять полное спокойствие духа, «просвещенное спокойствие духа». (Лукреций. О природе вещейсм. III, 84, и V, 1198—1203) .

Если я передам всю ее ценность земному шару, который обнимает моя мысль, оставив мой микроскоп, я вернусь к той самой клетке, которую вижу такой ничтожной, и думаю, что теряю ее из виду.

Этим вечером, во время урагана, я еще более почувствовал истину, реально перенесенную в эту частицу пыльцы, как тайну, которую готов ей отдать, как мою. Маленький монах из картона, покрытый капюшоном, которого я отдал моей племяннице (его указательная палка отмечена сильным дождем), я почувствовал, как катятся подо мной вода и земля, которые набухают, как будто из-за влажности этой растительной клетки, где устанавливаются потоки и оттоки.