Перерыв прошел бурно. Даже те, кто уединялся с чашкой кофе, легким поворотом головы обозначая дистанцию, лишь оттеняли возбуждение - споры и смех перекидывались от одной группки к другой с быстротой эпидемии, но Быстров готов был поклясться, что эпицентр нервного подъема лукаво устроился сбоку, как если бы водоворот, покусывая травинку, созерцал с берега, как в его воронку затягивает листья.
Оксфордский физик Уильямс, суховато-элегантный, с блестящими розовыми ногтями, иронично поздравил мировую общественность с тем, что она так основательно занялась проблемами времени, и подтвердил, что старое узкое понимание реальности должно уступить место расширенному.
Все, созданное человеком, от техники до завоеваний духа, уже давно начало обособляться, претендуя на независимость и самостоятельность дальнейшего развития, - казалось, что Уильямс с удовлетворением позволяет обособляться своей речи и жестам, своему английскому, осознающему себя средством международного общения и дерзко помышляющему об ином - стать языком-аутсайдером, чтобы вкусить свободу, хипповать, нарисовав цветок на глаголе, курить травку в компании мертвых языков, тоскующих об ушедших в небытие народах, но наслаждающихся досугом: ах, как сладостна беседа непроизносимых слов, пирующих в садах забвения!
Только теперь стало заметно, что Жугович ведет двойную игру председательствуя с кошачьей гибкостью, он, как незримый столп, возвышается над собой.
Интенсификация жизни нарастает, говорил Уильямс, абстрактное и искусственное пытается перехватить инициативу у органики, самое сокровенное переживание имеет привкус гамбургера и норовит улизнуть в дансинг, человек мечется, размывая старое естество, уже не вмещающее сложность мира, и отдает свою подлинность.
Да, существует опасность, Уильямс наклонился вперед и положил стиснутые кулаки на кафедру, опасность, что человек уступит свою творческую роль культуре и цивилизации. Но он же выиграет безмерно, если поможет окружающей среде одухотворяться, ибо идет поиск новых способов существования, адекватных ускорению разбегающейся вселенной.
Быстров по-охотничьи сузил глаза, - поведение Уильямса дистанцировалось от розовоперстого физика и теперь проделывало путь западноевропейской скульптуры от поликтетовского реализма к лаконичной обтекаемости Мура, использующей пустоту в интересах диалога.
Жугович оповестил, что заявленный в программе докладчик откладывает свое выступление, и кивнул Быстрову.
Взойдя на кафедру, Быстров ощутил тоску и волнение, как перед свиданием, и, поморщившись, сказал в микрофон, что главный герой нашего времени - это эволюция, пытающаяся одновременно вочеловечиться и углубить человека до собственной безграничности.
Подготовленный текст ушел из-под ног, и, падая, Быстров ринулся вперед на ощупь.
- Я стою на месте коллеги Уильямса, который ушел, не уходя, ибо его присутствие здесь живет полноценной жизнью. Я как гость в этом присутствии, но и наследник, умножающий достояние. Эволюция жаждет катарсиса, который всегда был нашей привилегией, и наращивает присутствие всего во всем, рискуя утерять чувство меры.
Быстров встретился глазами с Жуговичем - Али блаженствовал, выбегая толпой навстречу и с грацией сирени отдавая аромат; зал был полон ответвлений, и в каждом кресле личность поглощала народ, чтобы встретиться с собой при свидетелях, которые удостоверят, что жизнь лишь повод к свободе, выворачивающей обладание в магию поиска.
Передернув плечами, Быстров ощутил, что эволюция охвачена нестерпимой страстью к нему, 35-летнему холостяку-историку, страдающему колитом, и замер от страха - можно удовлетворить женщину, но быть любовником сущего, вожделеющего к тебе в полноте реальности...
Он растерянно оглянулся, но томные, загадочные выражения лиц, плывущие кувшинками по воде, вернули ему мужество, и, обожженный приступом ревности, он рухнул в поток соучастников, пытающихся в любовном поединке решить, кто сущностнее - человек или реальность.
Сухуми