Г Владимов - Шестой солдат

Дежурный. Чего это он? Обидел я его? Солдат, обиделся? Ну, давай напишу, давай... так и быть, ладно! - путя перекладывали! По не зависящим от меня!

Крестьянин. Погоди, Иван Григорьич, тут не в твоих путях проблема. Ну, встанем, солдат. Пойдем, сообразим, все обсудим как следует. Вот и побеседовать есть об чем. А под это дело у нас это дело отлично пойдет!

ЭПИЛОГ

Бескрайняя русская равнина. Ветер колышет маки, васильки, ромашки, слышна песня жаворонка. У края дороги, в тени молодой березы, стоит невысокий белый обелиск, обнесенный оградкой из арматурных прутьев, крашенных в серебрянку. Перед оградкой - скамья.

Идут Афина и Арес - усталые и запыленные. Арес прихрамывает.

А р е с. Придержи шаг, сестра. У меня в сандалиях полно песку.

Афина подошла к обелиску, Арес присел на скамью.

Афина (читает надпись). "Имя не установлено. Погиб двенадцатого июля тысяча девятьсот сорок третьего года". И кто же он?

А р е с (занят своими сандалиями). Четыреста пятнадцатого отдельного стрелкового полка младший сержант Чурилкин Павел. Рождения двадцать третьего года, из Полтавы. Как сейчас, помню - грандиозная заваруха под Прохоровкой. Ты была тогда на Волховском направлении. Хотя я говорил тебе: самое интересное сейчас - Курская дуга и прилегающие фронты. В этот день, с утра, - механизированная атака германцев. Идут "королевские тигры" - их можно пробить только подкалиберным, кумулятивного действия. Идут "Фердинанды"... О, "Фердинанд" - это прелестно! Это такое... на гусеницах, как танк, но башня не вращается. Зато орудие - локтей тридцать в длину.

Афина. Короче!

А р е с. Ну, может быть, двадцать восемь.

Афина. Сократи речи свои.

А р е с. Но я не могу протокольно, во мне снова все закипает!.. Такой огонь - никто головы поднять не может. Взвод противотанковых ружей молчит, бездействует. Кончились патроны. И что делает этот Чурилкин - он поднимается над окопом со связкой гранат. Он безумец! Связку нужно бросить наверняка. Не добросил - смерть!

А ф и н а. И ты ему не дал добросить!

А ре с (погрустнел). Видишь ли... Он был так прекрасен в эту минуту, что я подумал - ему все удастся. Отчасти он сам виноват. Поспешил. Нужно было подпустить поближе. Ну, и я не подсказал ему. А мне, думаешь, легко пришлось? Череп - из сорокапятки - насквозь! Это что, шуточки? Просто мы бессмертные... Но разве я не уделил ему от своего бессмертия? Вот ему пионеры посадили березку, ухаживают за могилой, роются в архивах, чтоб узнать его имя. Совсем не плохие почести...

Афина. Еще неизвестно, кем бы он стал - если б исполнил свое предназначение.

А р е с (встает в волнении). Упрек - отвергаю! Я уберег Бонапарта, позволил ему пройти под пулями весь Аркольский мост - у этого корсиканца было на вершок меньше роста, чем его бы устроило, и круглый подбородок с ямочкой - это обещает хорошие войны. Сервантесу Мигелю де Сааведра я сохранил руку - меня трогали его стишата и у него в заначке был недурной роман о странствующем рыцаре, - жаль, он его испортил насмешечками над воинской доблестью. От графа Толстого Льва я отвел осколки гранаты - граф обожал военную тематику, и самая знаменитая его героиня бросается под поезд от любви к офицеру. Но младший сержант Чурилкин Павел... Простите, мадам, но это и было его предназначение - пасть в контратаке, увлекая за собою оробевший взвод!

Афина (стучит копьем). Ты превышаешь свои полномочия. Тебе не дано знать о будущем. Это не дано и нашему отцу, Громовержцу.

А р е с. А цыганкам - дано? А вшивым политикам? А вот набираются нахальства и предсказывают. Иногда сходится, чаще всего - нет. Однако никто с них потом не спрашивает.

Афина (печально). Что делается у тебя под медной каской! Сплошной мрак, довольно фанаберии - и ни одной конструктивной мысли. Скоро три грации превзойдут тебя интеллектуально. А у них, как ты знаешь, ума от одной курицы на троих.

А р е с (хватаясь за дротик). Я попрошу, мадам...

А ф и н а. Не гложет тебя, что еще ни одна из твоих побед, самых блистательных, никого не осчастливила? Но только моря слез затопляют былые траншеи. Но только проклятия и проклятия на твою шлемоблещущую голову.

Арес. Мы сейчас доберемся до сути, любимая дочка Зевса. Ну, ясное дело, все клянут Ареса. На него можно все списать. Арес не дал расцвести талантам, прервал великие жизни, растоптал трепетные любови... Какая чепуха! Чушь собачья! Я только всех расставляю по своим местам. Да если б не я и не мой меч - откуда знать твоим смертным сестрам, каких мужчин им любить? Они же повыскакивают за распоследних хлюпиков, - можно себе представить, какое будет потомство! А мужчинам - как отличить истинную любовь от игры дешевых комедианток? Не моя вина, что смертные так устроены, но если им ничто не угрожает - жизнь для них теряет цену. Утрачиваются критерии, мужчины перестают быть мужчинами, женщины - женщинами. И не потому ли они так несчастны? Они клянут жизнь, стонут от ее тяжести и сами на себе завязывают узлы, из которых не знают, как выпутаться. А в войну они чувствуют локоть соседа, они видят врага и цель и если умирают - то с верой, что дело того стоило. И все узлы развязываются так! (Взмахивает мечом.)