Алексей Будищев: Пробужденная совесть

Через минуту в его руках появился довольно объемистый жестяной ящик. Беркутов открыл его. Деньги были тут. Он начал брать их из ящика и аккуратными пачками рассовывать по своим карманам. Скоро его карманы были набиты битком ими. В ящике, впрочем, он оставил еще порядочную пачку. Он пересчитал и ее. «Тридцать тысяч, — подумал он, — для Пересветова и этого будет вполне достаточно». Он снова опустил ящик на старое место, в яму, предварительно вложив туда вместе с остальными деньгами аккуратно сложенный, по-канцелярски, лист бумаги. Ящик он по-прежнему запорошил землею и сухими листьями. После этого он сел в седло и тихо поехал вон из леса под моросившим дождем. По дороге ему внезапно пришло в голову заехать на минуту к Пересветову. В его распоряжении было около часа. Ему даже казалось, что заехать весьма полезно. Он тронул лошадь. У крыльца пересветовского дома он привязал лошадь к железному кольцу и вошел в дом. В прихожей его встретила Аннушка.

— Валерьян Сергеич дома? — спросил он ее и, не скидая пальто, прошел в столовую.

Пересветов сидел у стола и ужинал холодной бараниной. При входе Беркутова он поднялся на долговязые ноги.

— А меня жена покинула, — сказал он с кислой усмешкой и поздоровался с Беркутовым.

— Как так? — спросил Беркутов, сбрасывая шапочку.

— Не хочешь ли, — подвинув ему баранину, продолжал Пересветов, — да, жена, видишь ли, к тетке гостить поехала, попутчица нашлась. А я что же, — развел руками Пересветов, — я с удовольствием, пусть ее проветрится, в самом деле!

— Да, конечно, — кивнул головой Беркутов, прожевывая крепкими зубами кусок баранины, — это хорошо.

— Я и сам завтра гостить к Тихону Никешкину уеду, — говорил Пересветов, — тоже с неделю, должно быть, прогощу. На хозяйство наплевать. Все равно именье за долги через год продадут. Как ни вертись, не вывернешься. Крышка мне! — Пересветов снова развел руками. — Я знаешь, что надумал?

— Что?

Беркутов отставил от себя баранину и закурил папиросу.

— Как продадут у меня именье, — сообщал ему Пересветов, — выручу я к тому времени рублей пятьсот, семьсот, хоть хлеб на корню продам, что ли, и в Нижний на ярмарку поеду. А там с именитым купечеством познакомлюсь и в карты начну играть.

— С женой? — спросил Беркутов.

— То есть как?

— Ну помнишь, как я тебя учил:

пропел Беркутов на мотив немецкой «Аугустин». — Так, что ли? — добавил он и рассмеялся, точно просыпал лед.

Пересветов тоже рассмеялся.

— Да, пожалуй и так, — проговорил он, смеясь.

Беркутов затянулся папиросой.

— Что же, дело хорошее.

— Наиграю я таким манером, может, несколько тысяч, — продолжал Пересветов, — и сейчас же, на Кубань на новые земли махну. На Кубани рублей за сорок пять десятину купить можно.

Он снова рассмеялся.

— Ты, кажется, пьян? — спросил его Беркутов.

— Чуть-чуть, — усмехнулся Пересветов и продолжал, — а то клад в лесу искать буду. Може и найду?

— И это недурно придумано, — согласился Беркутов, — и клад случается, находят те, у которых на плечах голова с мозгами, а не кисет с табаком.

— Ну, у меня не кисет, — усмехнулся Пересветов, — кисет-то… — Он не договорил.

— У меня? — спросил Беркутов. — Верно товарищ. Так пожалей ты, дружище, мой кисет, — понизил он голос, — и дай мне тридцать тысяч. А? Ну, будь, Пересвет, добрым.

Беркутов глядел в его глаза.

Пересветов развел руками.

— Шутник ты, право, — сказал он, — человек в трубу летит, а он у него тридцать тысяч просит!

— Ну, милый, ну, дай, — повторил Беркутов, — ну, что тебе стоит? Ведь ты и меня этим спасешь, и еще нескольких. Дашь что ли?

— Шутник, — пожал плечами Пересветов.

— Так не дашь? — повторил Беркутов и встал на ноги. — Не дашь?

Пересветов покачал головою.

— Нет, я много добрее тебя, — вздохнул Беркутов, — много добрее. Прощай!

Беркутов надел шапочку и пошел вон из дому. Пересветов зашагал за ним. Они вышли на крыльцо. На дворе было темно. Дождь перестал. Только ветер дул с северо-востока и шумел в саду, как вода у плотины. Полотно ворот, сорванное с одной петли, покачивалось и визжало. В темном, почти черном, небе горели звезды.

— Так ты мне не дашь тридцать тысяч? — повторил Беркутов. — В последний раз тебя спрашиваю, не дашь?

— Забавник, — развел руками Пересветов.

— Послушай — заговорил Беркутов, — я знаю трех людей. Их ждет каторга, плети, позор. Чтоб их спасти, нужно тридцать тысяч. Дашь ты или нет? Ну, дашь или нет? — возвысил Беркутов голос. — Ну?