Алексей Будищев: Солнечные дни

— Нет, я не о деньгах, — наконец проговорил он, — деньги что!

— А о чем?

Загорелов закинул ногу на ногу и, покусывая золотистые усики своими яркими губами, внимательно глядел на Жмуркина.

Жмуркин встревоженно шевельнулся. Этот пристальный взор, казалось, беспокоил его, как беспокоит щекотливых чужое прикосновение.

— А о чем? — повторил Загорелов.

Унылый вид Жмуркина, казалось, слегка растрогал его, и в тоне его голоса слышалось самое искреннее соболезнование.

— Вот я о чем, — заговорил Жмуркин, с усилием подбирая слова. — Чему тут радоваться, если там пустота и безразличие? — Он кивнул головой, указывая на небо.

— Чему радоваться? — переспросил Загорелов. — А жизни? Восторгам? Здоровью, солнечным дням, удачной работе? Разве ты не находишь вкуса во всем этом?

— Плохой вкус! — Жмуркин презрительно усмехнулся. — Плохой вкус в безразличии и в пустоте-с! — повторил он твердо. — Посудите сами, Максим Сергеич! Ведь если и я, червь ползучий, и то не лишен бываю мечтаний светлых, так какова же должна быть цена всему миру громадному, если в нем ни единой светлой грезы нет, и только один живот, да мрак, да пустота, да безразличие? Грош цена миру такому, если он насест для червей есть, и только! Грош цена, если я себя до него принизить должен-с! Чему же тут после этого радоваться? — повторил Жмуркин свой вопрос.

Он как будто оживился, и на его бледных щеках, пониже скул, розовыми пятнами выступил румянец.

— Да, так ты вот о чем? — в задумчивости произнес Загорелов, меняя позу.

— Что же, — продолжал он затем, — если мы, черви, будем стараться, по крайней мере, быть нарядными червями, умными, сильными, благородными пожалуй отчасти, — добавил он.

— Это по-вашему так, — перебил его Жмуркин, — а по-моему, если уж я червь, так я и буду самым настоящим червем. И даже чем хуже, тем лучше! Потому что этим самым сугубым моим-с принижением я верховному безразличию мщу-с. За поругание светлой мечты моей мщу! Мщу-с! — повторил Жмуркин с внезапной судорогой на губах. И, забрав свою папку, он поспешно вышел из кабинета.

«Чудак!» — подумал Загорелов, улыбаясь.

Однако, тень уныния скользнула по его лицу, — точно разговор с Жмуркиным всколыхнул в его сердце что-то. Он встал из-за стола, прошелся раза два по кабинету и опустился затем на диван в задумчивости. Утренняя прохлада вливалась в открытое окно кабинета и касалась его щеки, как чье-то легкое дыхание. Казалось, там, за окном, стоял кто-то, светлый, вечно юный и непорочный.

«За поругание светлой мечты моей мщу! — припомнилось Загорелову. — Смешные люди, — подумал он с некоторой грустью: — кому тут мстить и за что? Ведь в таком случае и курильщики опиума вправе мстить за поругание своих несбывшихся грез. А кто же тут виноват? Не кури опиума, — вот и все!»

Он встал с дивана и пересел на стул.

«Светлые мечты, светлые мечты», — думал он в грустной задумчивости, и его сердца как будто касалось нежное и легкое облако. Утренняя прохлада дохнула ему в лицо снова, точно желая сказать что-то.

— А-а, что за вздор! — вдруг проговорил Загорелов сердито, словно отмахиваясь.

Он поспешно встал, оправил перед зеркалом бороду и пошел в столовую пить чай. Оттуда уже раздавался звон посуды, и ленивый голос Анны Павловны говорил:

— Фрося, голубушка, принеси ты мне чайку в спальную. Не спалось мне что-то, милая; полежу я еще хоть с часочек! За меня Глашенька пусть чай разольет.

«Экая ленища! — думал Загорелов о жене. — Даже чай лень разлить!»

Он сердито прошел в спальню к жене и сказал:

— Анна Павловна, неужели вам надо по двадцати часов в сутки спать? Разлейте хоть чай-то сами. Ведь у нас гости!

— Сейчас, Максим Сергеич, — раздалось из-под одеяла, — сейчас, сейчас; я только чуточку, самую чуточку!

«Вот тут тоже, — думал Загорелов, удаляясь из спальни, — из-за светлых мечтаний все бока себе отлежали!» «Да что я буду делать-то? — мысленно передразнил он ленивый голос жены. — Еще обидишь кого или согрешишь!»

А Жмуркин пил в это время чай у кухни с Флегонтом на свежем воздухе. Из окна кухни вкусно пахло кореньями и хорошо пропеченной булкой, и Жмуркин, с удовольствием вдыхая пахучий воздух, весело схлебывал с блюдечка чай и весело говорил:

— Гениальный человек Максим Сергеич, золотая голова!

— А что?

— Как что? Какое именье задаром охватил?

— Ужли задаром?

— А как же! Ведь это все на наших глазах произошло! Ведь я с малых лет в доме Максима Сергеича вроде как воспитывался. И всю эту музыку знаю. Очень доподлинно! Так рассказать?