Георгий Чулков - Метель

А надо сказать, что отцовская натура в молодом князе хотя и проявилась в иной метаморфозе, но какая-то главная черта осталась в нем вовсе неизмененной. Определить эту черту было не так уж легко, но во всяком случае ее надо было искать на границе самой целомудренной влюбленности и какого-то весьма темного порока. Такая граница, оказывается, существует не только в воображении поэтов. У отца Нерадова преобладало, впрочем, явное тяготение в сторону сомнительных опытов, никаким светом не просветленных, а у сына была, пожалуй, некоторая душевная чистота, но не всегда ее можно было разглядеть в сетях видимых и очевидных противоречий.

Все это, конечно, не очень ясно по самой своей сути и, если можно что-нибудь в этом понять, то лишь рассматривая человека среди жизненных событий.

Итак, у господ Вельянских был вечер. Вельянские были люди беспорядочные и в этом отношении весьма походили на Поляновых. Только Поляновы всегда задыхались в крайней нужде, а у Вельянских средства были немалые, хотя, впрочем, за последние годы дела их несколько запутались. Но унывать все-таки не приходилось: предстояло получить наследство, кажется, полумиллионное. А пока Вельянские жили на широкую ногу и пили шампанское кстати и некстати. Художники и поэты ходили к ним в гости охотно. У них было нескучно и свободно. Правда, была у них маленькая слабость. Так, сам Вельянский чрезвычайно любил мелодекламацию и даже злоупотреблял этим своим увлечением, впрочем, весьма невинным.

А госпожа Вельянская, слишком была болтлива и слишком любила, что бы все были осведомлены об ее дружбе со знаменитостями самых разнообразных качеств и рангов. Особенно ревниво она следила за тем, чтобы всегда первой знать, кто что сочинил, напечатал или у кого теперь с кем роман. Торопилась она при этом ужасно. Разумеется, и с такою сравнительно безобидною слабостью легко примириться.

В тот вечер, когда князь познакомился с Танечкой, у Вельянских было очень шумно и многолюдно. Александр Петрович Полянов шумел больше всех, устраивал экспромтом «живые картины», рисовал карикатуры, говорил какие-то речи, не замечая иронических улыбок, которыми обменивались петербургские насмешники, обеспокоенные несколько его развязностью. Но Полянов был в хорошем настроении и улыбок не видел. Анна Николаевна рассказывала Полине Владимировне, как она устала «от светской жизни», как князь Ворошилов умоляет Александра Петровича написать портрет его жены за десять тысяч, но Александру Петровичу некогда, как явился к ним на днях миллиардер Фальцфейн на трех автомобилях, упрашивал ехать на Острова, и стоял в передней на коленях с розами в руках и умолял Анну Николаевну и все в таком роде.

Госпожа Вельянская ничему не удивлялась — ни трем автомобилям, на которых приехал один Фальцфейн, ни князю Ворошилову, который с ума сходит от желания получить за какие угодно деньги портрет, написанный Александром Петровичем, ни всем прочим рассказам приятельницы. Госпожа Вельянская тоже любила всякие чрезмерности.

Но кое-кто слышал излишние речи разболтавшейся Анны Николаевны и успел вставить насмешливые словечки, но фантазерка никаких насмешек не замечала. Зато их очень замечала самолюбивая и строгая Танечка. Эта гордячка немало также страдала от легкомыслия своего папаши.

Князь Игорь Алексеевич все это очень заметил и к своей прямой выгоде использовал свою наблюдательность. Он весьма искусно дал понять Танечке, что сочувствует ее самолюбивой тревоге за мать и отца. Как бы непреднамеренно и случайно он успел выразить свое уважительное отношение к таланту Александра Петровича и свое весьма тонкое понимание характера Анны Николаевны. Разумеется, все это очень пленило Танечку. С этого у них и началось.

Молодой князь, несмотря на все свои загадочные переживания, был прежде всего, конечно, ловеласом — и не прочь был поторопить свой роман с Танечкой, но тут нашла коса на камень. После двух-трех свиданий он понял, что торопливость в этой истории может лишь повредить. И вдруг как-то неожиданно для себя князь почувствовал, что у Танечки есть какая-то власть над ним. Так и началась эта странная любовная борьба двух слишком самолюбивых юных сердец.

После вечера у Вельянских князь провожал Танечку. Это было весною и ночь была белая.

Они доехали до Ждановской набережной совсем незаметно. Князь был в ударе и удачно занимал Танечку разговорами. Он, между прочим, рассмешил ее чем-то, и она с такою простодушною искренностью рассмеялась, что князь даже удивился: он не подозревал, что в этой строгой девушке столько еще юной и нежной непосредственности. Князь предложил Танечке прокатиться на Острова, и она тотчас же согласилась с видимым удовольствием.